Гл/ш 16. 3-я Пуническля войн*. ClWflUOH- ЭМШШИ И ПЖКНЖ К/1РФ/1ГШ/( 149-146 гг. до к. э. За самнитской войной, ведшейся с перемен¬ным успехом, последовала война с Пирром, за Пирром — с пунийцами. Сколько вынесли! Сколько раз стояли на краю гибели, чтобы воз¬двигнуть наконец эту, грозящую рухнуть, дер¬жавную громаду! Тит Ливий Мар Порций Катон, в юности провинциал из незнат¬ного плебейского рода, потом — бесстрашный солдат и способный военачальник, лучший оратор своего времени, первый великий римский прозаик, писавший по-латыни, многим известен лишь одной своей фразой: «А еще я по¬лагаю, что Карфаген должен быть разрушен». И Карфаген разрушили. Сципион Эмилиан (сын Эми¬лия Павла, по усыновлению перешедший в род Сципио¬нов), был поклонником греческого искусства. В доме Эми- лиана собирались самые образованные люди того време¬ни: комедиограф Теренций, сатирик Луцилий, философ Панэций. Но именно Сципион Эмилиан разрушил Карфа¬ген, командующий долго смотрел, как пылает город, и ... прослезился. Эмилиан умер загадочной смертью: то ли нелюбимая жена Семпрония, сестра Гракхов, приказала рабам удушить мужа, то ли сторонники Тиберия Гракха убили Эмилиана за то, что тот приветствовал расправу над народным трибуном.
А что касается Катона, то древние источники рисуют нам не слишком привлекательный портрет этого побор¬ника добродетели. Катон боролся с веяниями греческого искусства, видел источник всех бед в Сократе, а всех гре¬ческих врачей подозревал во вредительстве. Сделавшись цензором, Катон преследовал членов сената за разврат. Так одного из сенаторов, бывшего претора Манилия, он вычеркнул из списка сената лишь за то, что тот днем в при¬сутствии дочери поцеловал собственную жену (!). Всадник осмелился на вопрос цензора ответить шуткой — вон его из списка всадников. Такая «идейность» почему-то уважаема людьми. Римляне любили ставить друг другу в пример своего Катона. Но от идейного борца всегда лучше находиться подальше во времени и пространстве. Катон обложил налогами предметы роскоши и вообще большие состоя¬ния, роскошные повозки. Женские украшения, домаш¬няя утварь — за все надо было платить налоги. Он велел перекрыть воду в частные дома и сады, которая была подведена туда незаконно; разрушить здания, что вы¬ступали за пределы частных владений на общественную землю, поднял цену откупов налогов* и плату за подряды снизил. Он судился много и по каждому поводу. Но одно его выступление в суде стоит отметить особо: Катон был обвинителем Сервия Гальбы, который предстал перед судом за то, что перебил испанцев, сдавшихся в плен, и нарушил обещание отпустить их на свободу. Гальбу про¬стили. К сожалению. В своей книге «Земледелие» он советует владельцам устраивать распродажу: «Продать масло, если оно в цене; вино, лишний хлеб продать, состарившихся волов, пор¬ченую скотину, порченых овец, шерсть, шкуры, старую телегу, железный лом, дряхлого раба, болезненного раба, * Откуп налогов — богатые граждане, обычно из всаднического со-словия, объединялись в общество для ведения дел, получали право на сбор налогов или аренду. Они платили государству всю сумму контракта (откуп), а затем занимались сбором налогов (десятин) в провинциях.
продать вообще все лишнее». Интересно, кто все это ку¬пит — ломаную телегу и дряхлых рабов? Кому они нуж¬ны? Ну разве что цензор всучит все это барахло соседям, которые не откажутся купить, помня, что Катон может вычеркнуть их из списка или потянет их в суд. Совет продать «дряхлого раба» привел в ярость Плу¬тарха, когда он писал биографию Катона. Плутарх долго объяснял, что он лично не продал бы и старого вола, кото¬рый состарился на его полях, не только что раба, который много лет прослужил хозяину. Между рабами Катон поддерживал распри и вражду: единодушие рабов казалось ему опасным. Если раб со¬вершал преступление, и Катон собирался его казнить, то он устраивал собрание и заставлял остальных неволь¬ников осудить товарища, «повязывая кровью» подвласт¬ных ему людей. Один из рабов повесился из-за того, что заключил сделку без ведома хозяина, а Катон узнал об этом. Да, он был умерен в еде, не приобретал роскошных ве¬щей, но зачем тогда он копил деньги? Занимался не толь¬ко своим имением (что вполне естественно для римляни¬на — приверженца старинного образа жизни), но скупал водоемы, горячие источники, плодородные земли и паст¬бища, а затем и вовсе занялся ростовщичеством, ссужал деньги под заморскую торговлю через доверенных лиц. Катон не позволял жене щеголять в украшениях, зато сам при каждом удобном случае похвалялся воинскими подвигами. Под видом защиты добродетели он пресле¬довал своих соперников — знатных и знаменитых пол¬ководцев, завидуя их славе и ненавидя их образ жизни. Так он отравлял жизнь Сципиону Африканскому и Титу Фламинину. Побывав в Карфагене и увидев, что этот город опять процветает и богатеет, он стал требовать новой войны. Такое впечатление, что он не испугался силы Карфагена (в военном отношении город был совершенно растоптан), а позавидовал его богатству. Каждое выступление в сена¬те он заканчивал словами: «А еще я полагаю, что Карфа¬
ген должен быть разрушен». Ему возражали: Карфаген не опасен, у него нет ни флота, ни армии, а своим существо¬ванием он не дает Риму расслабиться. Противником уни¬чтожения Карфагена выступал Сципион Назика. Совсем нетрудно держать лишенный армии Карфаген на корот¬ком поводке и спускать на него время от времени цепного пса Масиниссу. Или кого-то другого. «А еще я полагаю, что Карфаген должен быть разру¬шен», — твердил Катон, поклонник староримских добро¬детелей. Идеологическая пропаганда Катона сделала свое дело. Пусть прошло уже 50 лет, но слова «Ганнибал у ворот» по- прежнему вызывали ненависть и страх. Союзник Рима Масинисса, поощряемый Римом, затеял войну с Карфагеном. Волей или неволей Карфаген нару¬шил одно из условий мирного договора. Рим возмутился. Карфагенские послы кинулись в Рим, умоляя о снисхож¬дении. Но мира послы не вымолили — Рим постановил: быть войне. Против Карфагена были высланы флот и армия под командованием двух консулов. Карфагеняне вновь отправили послов в сенат, заявляя, что согласны на все условия. Римляне первым делом потребовали 300 де¬тей — заложников знати. Детей отправили в Сицилию, а послам объявили, что остальные условия Карфаген узна¬ет позже. Римляне уже стояли в Утике, и карфагенские послы явились туда — выслушивать дальнейшие условия. И тут узнали, что Карфаген должен отдать все оружие. 2 ООО ка¬тапульт, дротики, стрелы. Погрузив на повозки, карфаге¬няне сами привезли свое оружие римлянам. Тогда настал черед следующих условия. «А теперь пусть карфагеняне покинут свой город и поселятся вдали от моря на своих землях. Сам город будет срыт до основания», — сказали несчастным римляне. Что тут началось! Послы, узнав о таком решении, сна¬чала принялись поносить вероломных, потом рухнули на землю, бились о нее головой. Потом вновь стали умолять, доказывать, что это решение совершенно бесчеловечное.
Но консулы были неумолимы: они получили от сена¬та приказ разрушить Карфаген и должны были подавить свою жалость и выполнить приказ. Когда послы вернулись в Карфаген и объявили о реше¬нии Рима, в городе поднялся крик. Тех старейшин, кто советовал выдать заложников и разоружиться, толпа рас¬терзала, потом перебили италиков, случайно оказавших¬ся в Карфагене. Горожане рыдали перед пустыми арсена¬лами, звали отданных Риму слонов, бегали по верфям и оплакивали уничтоженные корабли и, наконец, решили защищаться и умереть вместе со своим городом. Карфаген превратился в одну мастерскую. И пока рим¬ляне, уверенные в победе, медлили, мужчины и женщи¬ны днем и ночью сооружали катапульты, копья, мечи и щиты. Канатов для катапульт не было — женщины остригли волосы, чтобы сплести канаты. Военные действия консулов Мания Манилия и Луция Марция Цензорина в 149 г. до н. э. были весьма неудачны, они попадали впросак на суше и на море, и только Сципи¬он Эмилиан, в тот год военный трибун, спасал римлян от значительных поражений. Слава Сципиона и его автори¬тет быстро росли. На следующий год прибыли новые консулы осаждать Карфаген, но они не могли ничего поделать с осажденным городом. Пунийцы повсюду рассылали послов, которые говорили, что вслед за Карфагеном наступит черед других народов. Боги, которых проклинали пунийцы в свой тяж¬кий час за то, что покинули их город и отдали на растерза¬ние Риму, казалось, вновь пришли им на помощь. Но тут начались раздоры среди карфагенян: Гасдру¬бал, возглавлявший армию в окрестностях Карфагена, обвинил командующего обороной города — тоже Гасдру¬бала — в измене, и того убили. К несчастью для Карфагена, в Риме произошли пере¬мены, народное собрание выбрало консулом Сципиона Эмилиана, добивавшегося только должности эдила. На¬род же поручил Сципиону вести войну против Карфагена, хотя на эту честь претендовал другой консул.
Первым делом Сципион навел дисциплину в рим- ских легионах, потом раз- бил полевую армию Кар- фагена и наконец вплот- ную занялся городом. Он приказал копать рвы, насыпать валы и строить стены вокруг осажденно- го города. И, наконец, на- чал штурм со стороны га- вани, откуда карфагеняне не ожидали нападения. Пунийцы защищали каж- дую улицу и каждый дом. Наконец, видя, что сопро- тивление бесполезно, за- Публий Корнелий Сципион ЩИТНИКИ стали просить Африканский. С античной статуи римлян сохранить жизнь женщинам и детям и тем, кто бросит оружие. Остатки бойцов заперлись в храме Эскулапа и хотели сжечь себя живьем, но не смогли совершить это коллективное само-убийство и сдались. Римляне сохранили пленным жизнь, но всех продали в рабство. Сципион Эмилиан послал в Рим гонцов к сенату, прося подтверждения: действитель¬но ли Карфаген должен быть стерт с лица земли? Воз¬можно, он надеялся, что сенат теперь, после победы, про¬явит милость. И хотя Катона не было больше в живых, но сенат был неумолим: разрушить Карфаген! И Карфаген разрушили, землю, где он стоял, посыпали солью, а по его территории провели борозду, предавая это место про¬клятию. Много лет спустя Гай Гракх хотел основать на этих землях римскую колонию, но не сумел. Вновь Карфаген как колония появился только во времена Юлия Цезаря. Но ненависть к Риму, казалось, впиталась в саму землю. Жители этого возрожденного Карфагена относились к Риму как к врагу.
Так в 455 г. уже нашей эры африканцы, присоединив¬шись к вандалам, отправились грабить Рим, «удовлетво¬ряя свои страсти, отмщали за старые унижения, вынесен¬ные Карфагеном». (Эдуард Гиббон.) Сципион Эмилиан — образцовый римлянин Полибий называет Эмилиана «великим и совершен¬ным» человеком. Ясно, что для римлян он был великим человеком — как же еще называть полководца, уничтожившего Кар¬фаген. Что восхищает наших современников в Сципионе Эмилиане? Почему именно его пытаются выдать за «на-стоящего римлянина до мозга костей»? За то, что он видел необходимость перемен, но не стал ничего делать? Эмилиан — хороший гражданин, потому что не пытал¬ся стать революционером и гневно осудил действия Ти¬берия Гракха? Тут же вспоминается теория Платона, что все изменения — зло, и главное — как можно дольше удержать все, как было. Так сказать, заморозить на веч¬ные времена. Но зима рано или поздно заканчивается, начинает пригревать солнышко, и тогда встает вопрос, что происходит со льдом? Обычно такие попытки удержания приводят к гран-диозным потокам крови. И Рим не был исключением. А что касается прежних идеалов, то римляне, пере¬числяя образцовых сограждан, вместе с именами Сципи¬онов — Старшего и Младшего — вспоминали Регула и Сцеволу, Дециев — отца и сына. А в более поздние време¬на найдутся у Рима и другие герои. «Немалый подвиг — победить Карфаген, но еще боль¬ший — победить смерть», — пишет Сенека. Т. Моммзен возмущенно пишет, что «первые люди Рима становились палачами цивилизаций соседей и лег¬комысленно думали, что праздной слезой можно смыть с
себя вечный позор их нации», явно имея в виду Сципиона Эмилиана. С годами сложилось мнение, что образцовый римля¬нин — это прежде всего Юлий Цезарь. Но, если подумать, таким образцом может служить и Тразея Пет. И о нем речь впереди. ГЛАВ А 17. Освобождение ГРЕЦИИ, или НЕВЫНОСИМАЯ тяжесть СВОБОДЫ 200-146 гг. до н. э. По значению благодеяний, оказанных Гре¬ции, ни Филопемен, ни многие иные, более слав¬ные, нежели Филопемен, не достойны сравнения с Титом, ибо они были греками, а воевали против греков, тогда как Тит не был греком, а воевал за Грецию. Плутарх Выражение «Освобождение Греции» историки непре¬менно заключали в кавычки, давая понять, что никакой свободы на самом деле не было. Но эти кавычки пририсо¬ваны, так сказать, задним числом, а в тот момент, когда Тит Фламинин от имени римского сената провозгласил свободу Эллады, никаких кавычек в его действиях не было. После поражения при Каннах царь Македонии Фи¬липп решил перейти на сторону карфагенян. Ганнибал и Филипп договорились о разделе мира (популярный сюжет мировой истории). Но, как водится, дело выплыло нару¬жу: римляне перехватили корабль с послами-македонца- ми и послами-пунийцами и нашли при них письма. Однако, пока шла 2-я Пуническая война, римлянам было не до Македонии.
После Херонейской битвы (338 г. до н. э.) Греция стала сферой интересов Македонии. Эллада была ареной борь¬бы диадохов — преемников Александра Македонского, каждый из которых сулил свободу, а насаждал лишь ти¬ранию. В конце концов Эллада осталась за македонскими царями из династии Антигонидов. Утратив свободу, Гре¬ция не получила взамен единства — правители предпо¬читали поддерживать раздробленность Эллады. Главную роль в постоянных сварах эллинских полисов играли два союза: Ахейский и Этолийский. И этолийцы, и ахейцы по многу раз меняли союзников и врагов. Афины старались держаться этолийцев, а сами по себе были уже совершен¬но бессильны. В этот раз Этолийский союз решил, что ему лучше встать на сторону Рима. Ахейский союз в основном был занят раздорами со Спартой, а Спарта мечтала о рас-ширении своих владений — и не только мечтала, но и осу-ществляла мечты, привлекая на свою сторону наемников и бродяг, в которых не было недостатка в те времена. В 200 г. до н. э. Тит Квинкций Фламинин отправился в поход против Македонии — мстить за то, что Филипп заключил союз с Ганнибалом. Поводом послужило со¬общение афинского посольства о нападении македонских войск на их полис. Народное собрание не хотело голосо¬вать за войну, народ пришлось уговаривать, чтобы рим¬ляне наконец высказались «за». Титу Фламинину было тридцать лет, он был молод, честолюбив, эмоционален, преклонялся перед искусством Греции, искренне уважал родину демократии. Он даже сумел обуздать своих солдат и не давал им грабить мирных жителей. Все, на что мог¬ла рассчитывать его армия — это добыча, захваченная на поле боя или в военном лагере противника. Поэтому мож¬но представить ярость солдат, когда они обнаружили, что пока римляне дрались с войсками Филиппа в битве при Киноскефалах, их союзники этолийцы успели разграбить лагерь. Да еще сочинили стишки о том, что именно они, этолийцы, разбили македонскую армию, а римляне им немного помогли. Царя Филиппа эти стихи не разозлили. А вот Тит Фламинин обиделся до слез, ибо был необыкно¬
венно честолюбив, и дорожил своей славой освободителя Греции. Разделавшись с Филиппом в 197 г. до н. э., Фла- минин потребовал от Филиппа вывести гарнизоны из всех греческих городов и провозгласил спустя год во время Истмийских игр5' независимость Греции. Произошло это в весьма торжественной обстановке. Зрители расселись в ожидании зрелища. И тут на се¬редину арены выступил глашатай. Звук трубы призвал собравшихся к тишине. «Римский сенат и народ и ко¬мандующий Тит Квинкций, по одолении царя Филиппа и македонян, объявляют свободными, освобожденными от податей и живущими по своим законам всех коринфян, фокидцев...»(Тит Ливий) и так далее, и так далее — в об¬щем, всех, кто прежде находился под властью Филиппа. Слушатели не верили своим ушам. Правда ли? Неужели? Нет, невозможно! Глашатая вызвали еще раз и потребо¬вали повторить сказанное. Он повторил — слово в слово. Какой поднялся крик! Зрителям уже было не до игр — все кинулись к Титу Квинкцию Фламинину: благодарить, до¬тронуться до руки, кинуть венок или ленту. Молодого ко¬мандующего чуть не затоптали в порыве восторга. Сенат хотел оставить в Греции несколько гарнизонов для надежности, но Фламинин заявил, что все войска должны быть выведены из Греции, ибо римляне пересек¬ли моря и отправились в такую даль ради греческой сво¬боды. Плутарх нашел для Тита Фламинина немало востор¬женных слов. Филиппа Македонского удалили из Греции, к тому же потребовали вывести гарнизоны из всех греческих коло¬ний в Малой Азии. Однако уладить греческие проблемы было не так-то просто. Пришлось даже объявлять Спар¬те войну, чтобы она выпустила из своих когтей город Ар¬гос. В этот период обретения свободы каждый стремился усилиться за счет соседа. Наконец, внутренние дела были Истмийские игры — общегреческие празднества и состязания в честь бога Посейдона, проходили на реке Истм раз в два года.
кое-как улажены, и Фламинин в 194 г. до н. э. вывел все римские войска из Греции. Непосредственно от греческих городов (ибо в Македонии Тит Фламинин захватил изряд¬ную добычу) были преподнесены 114 золотых венков и выкуплены римские пленные, проданные Ганнибалом по¬сле поражения при Каннах. И все? И все! Греция освобож¬далась от уплаты налогов, от содержания иностранных гарнизонов. Новое поколение в Риме считало Грецию чем- то вроде святилища. Родина демократии и удивительной культуры достойна того единственного дара, который мог преподнести ей Рим — свободы. Теодор Моммзен назвал поступок Фламинина «неблагоразумным великодуши¬ем» и считал, что римляне должны были положить конец «жалкой» и «вредной» греческой свободе. Но если бы в истории не существовало «неблагоразумного великоду¬шия» , чего бы стоила вся история? Но не прошло и двух лет, как между греческими по¬лисами началась свара. Спартанский правитель Набис напал на поселение вольных лаконцев, на Набиса напа¬ли ахейцы, потом этолийцы пытались захватить Спарту, но потерпели поражение. Греческие патриоты, которые, видимо, искали особый путь, были оскорблены подарен¬ной Римом свободой и попросили Антиоха III Великого, сирийского царя из династии Селевкидов, освободить их еще раз. Антиоху было плевать на свободу Греции, но он решил вернуть себе свои якобы исконные владения во Фракии, римляне были против притязаний Селевкидов. Началась война. Почти одновременно Антиох и римляне осенью 192 года до н. э. высадились в Греции. Этолийский союз, решив, что прошлых его заслуг Рим не оценил, тоже решил повоевать с Римом. Ахейский союз, Афины и Ма¬кедония остались на стороне Рима. На следующий год к римлянам подошли подкрепле¬ния, Антиох же всю зиму веселился, а когда очнулся, за¬перся в Фермопилах и решил сыграть роль спартанского царя Леонида, поджидая подкрепления из Азии. Этолий- цам он приказал охранять тропинку, по которой когда- то прошли солдаты Ксеркса. Охраняли тропинку плохо,
главной целью этолийцев на этот раз был римский лагерь. Чем Марк Катон не замедлил воспользоваться. При пер¬вом же ударе римлян на фалангу азиаты бежали, Антиох спасся и с ним еще 500 человек. Все греческие союзники сирийского монарха запросили мира, сопротивлялись лишь этолийцы, но и они вскоре сдались. В 190 г. до н. э. Антиох был разбит на суше и на море. Этолийцы еще устроили одну войну, после чего их ли¬шили права объявлять войны и заключать мирные до¬говоры. Римляне старались минимально вмешиваться в дела Греции, но греки засыпали римский сенат жалоба¬ми. Все обвиняли всех и все считали себя обиженными. Греки просили Рим быть третейским судьей, но каждое решение не нравилось никому из них. Наконец римский сенат предложил греческим полисам как-нибудь решать свои дела самостоятельно. И еще одна подробность: несмотря на то, что Греция больше никому не платила налогов, полисы не богатели, а беднели, при¬чем беднели катастрофически, хотя карманы некоторых граждан подозрительно оттопыривались. И это при том, что соседняя Македония за те же годы мира сумела нако¬пить запасы хлеба на 10 лет, набить до отказа казну, соз¬дать солидную армию и могла бы без затруднений выпла¬чивать солдатам жалованье в течение десяти лет, да еще пригласить наемников. А ведь Македония материально пострадала после 2-й Македонской войны: римляне за¬брали золото и серебро из казны Македонии, а греческие города подарили лишь золотые венки да выкупила 2 ООО римских пленных, правда, по весьма солидной цене. Но деньги за пленных достались владельцам-грекам. Может быть, в те дни в Греции были популярны знакомые нам настроения: надо побыстрее набить побольше за щеку, ибо эта лафа скоро кончится. Рим-освободитель недолго будет играть благородную роль и вскоре жизнь переме¬нится. Да, свобода была, а планов, что делать, не было. Единственным выходом из бедственного положения гре-ческим полисам казался самый простой: ограбить соседа. Что греки и делали. Один городок, погрязнув в долгах,
отправлялся грабить соседний. В результате все грабили всех, но богатство при этом почему-то не возрастало. Персей, сын Филиппа Македонского, пытался при¬звать Грецию к оружию, но получил взамен лишь письма с пожеланиями удачи. Лишь немногие встали на сторону Персея открыто. Эмилий Павел, сын погибшего при Кан¬нах консула, разбил македонского царя в битве при Пид- не. Но захваченной в Македонии добычи Риму показалось мало, и сенат прислал Эмилию Павлу приказ разграбить Эпир. Несчастная страна, повинная лишь в том, что ког- да-то ее царь угрожал Риму, была мгновенно уничтожена, 700 населенных пунктов разграблены, 150 ООО человек проданы в рабство. После окончания 3-й Македонской войны римляне вместе с казной Персея вывезли тысячу греческих залож¬ников, которые провели в Риме 16 лет. Среди заложников был и Полибий, ставший поклонником Рима и воспита¬телем Сципиона Эмилиана. Лишь 300 заложников вер¬нулись на родину. Умерли остальные 700 или предпочли остаться в Риме — неизвестно. В 146 г. до н. э. города Ахейского союза, вообразив, что смогут справиться с Римом, который увяз в новой войне с Карфагеном, объявили освободительную войну. Во главе восстания встали вожаки бедноты, они освободили рабов, обещали перераспределить землю и простить все долги — то есть почти что рай на земле. Но римляне не заставили себя долго ждать — они явились в Грецию, разбили на¬спех собранные греческие войска, сожгли и разграбили Коринф. Все мужское население Коринфа было перебито, женщины и дети проданы в рабство. Греция и Македония были обращены в римские провинции, только Спарте и Афинам позволили сохранить их законы. Традиции, золото и честное слово Такое впечатление, что за двадцать с небольшим лет римляне сильно изменили свои взгляды и принципы. На
Карта Греции смену Сципиону Африканскому и Фламинину пришли провокаторы и обманщики, армия во время 3-й Македон¬ской войны занималась в основном воровством, и сенат прислал в Грецию специальное постановление о том, чтобы местные жители ничего не давали римлянам без
приказа сената. Разложение армии продолжалось до тех пор, пока не прибыл Эмилий Павел. За 15 дней он привел армию в чувство и разбил в 168 г. до н. э. в битве при Пид- не царя Македонии Персея. Но такая перемена в сознании, если вдуматься, за-кономерна. Сципион Африканский, участник битвы при Каннах, принадлежал еще к тому поколению, что вы¬росло до катастрофы. Римский мир строился на тра¬дициях, которые передавались от отца к сыну, где осо¬бое значение имел авторитет главы фамилии. При тех огромных потерях, которые понесла республика в войне с Ганнибалом, произошло не только разорение италий¬ского сельского хозяйства, но и разрушение традиций. Не постепенное отмирание старого, а мгновенно от¬рубание еще живой части. Забвение. Спасти положение не могли меры, предложенные Катоном: это была по¬пытка подпереть деревянными балками рухнувшие в результате землетрясения каменные опоры свода. Не¬даром в своей лихорадочной суете Катон кажется не примером добродетели, а карикатурой на эту доброде¬тель. Соблазны Востока и Греции — золото, драгоцен¬ности, произведения искусства казались поклонникам старины угрозой самой сути римской жизни. Но глав¬ная опасность была не в блеске золота и совершенстве творений греков, а в том, что эти сокровища как бы стали платой за те жизни, что Рим потерял в битве при Требии, на Тразименском озере, на равнине возле городка Канны. Вспомним о списках потерь сенаторов и военных трибунов, о мешке золотых колец. Быть мо¬жет, поэтому таким уныло серым окажется римский сенат в последующие годы, такими беззастенчивыми хищниками — римские торговцы. И все наглее станут вести себя полководцы. В связи с этим показательна история Луция Флами- нина, брата Тита Фламинина. Во время пирушки любов¬ница (по другой версии— любовник), стала сетовать, что не видела гладиаторских игр, а ей бы так хотелось поглядеть, как убивают человека. Тогда Луций велел
■•mf Афины. Реконструкция привести приговоренного к смерти преступника и при-казал убить его тут же на пиру. За этот мягко говоря некрасивый поступок Катон вычеркнул имя Луция Фла- минина из списка сенаторов. И когда Тит Фламинин возмутился, то Катон поведал эту историю на форуме. Возмущение было всеобщим, Луций не смел оспаривать решение Катона. Пройдет не так уж много времени, и ни распутством, ни жестокостью никого уже нельзя будет удивить. Не менее отвратительны «подвиги» Лукулла и Галь- бы в Испании. Консул Лукулл, прибыв в Испанию, «жаждая славы и по своей бедности нуждаясь в добыче», (Аппиан) напал на племя вакеев, не имея на то мандата сената(!). Племя это жило тихо, и у римлян к ним не было никаких пре-тензий. Но Лукулл воображал, что Иберия полна золо-том и серебром. Он осадил город Кавку, вакейцы пыта-лись сопротивляться, но проиграли. Тогда они выслали послов к Лукуллу и договорились об условиях сдачи. Когда вакейцы, поверив данному слову, впустили в город двух тысячный римский гарнизон, Лукулл ввел все остальное
войско и велел истребить жителей поголовно. Из 20 ООО лишь немногие сумели бежать через ворота на другой стороне города. «Город Лукулл разграбил и тем покрыл имя римлян позором и поношением». (Аппиан). А ведь совсем недавно Публий и Гней Сципионы, а за ними молодой Публий Сципион Африканский не только своими победами, но и своей продуманной политикой су¬мели вытеснить пунийцев из Испании. Лукулл же добился лишь того, что вынужден был с позором отступить, изрядно потрепанный под Паллан- тией. Но за все свои «подвиги» даже не был привлечен к ответственности. Сервий Гальба отличился не меньше: лузитаны за¬ключили с ним договор. И он предложил переселиться им в более удобное место, где земли плодороднее, и где жить им будет лучше. Несчастные согласились и пош¬ли за Гальбой. Римлянам обычно верили на слово. И они — обычно — слово держали. Но такого не мог пред¬положить никто! Гальба разделил лузитанов на три колонны, каждую велел отвести в определенное место. И когда варвары, поверив его слову, сложили оружие, он велел их перебить. Несчастные кричали, взывали к бо¬гам, напоминали о клятвах. Напрасно. Немногим, прав¬да, удалось бежать. И среди них был Вириат, который вскоре станет злейшим врагом Рима. А мог бы быть со¬юзником. Из добычи Гальба немногое роздал солдатам, остальное взял себе, хотя и был необыкновенно богат. «Ненавидимый всеми и привлеченный к суду, он спасся от осуждения благодаря своему богатству». (Аппиан) Думается, не надо никому разъяснять, как спасаются «благодаря богатству». А ведь не так давно римский сенат отказался при¬нять дары от Пирра и гордо велел удалиться посланнику Ганнибала. Пройдет не так много лет после «подвигов» Лукулла с Гальбой, и Югурта будет, не стесняясь, разда¬вать взятки сенаторам, а потом презрительно восклик¬нет: «Рим — продажный город, и ему придет конец, как только найдется покупатель!»
Римские историки говорят от имени врагов Рима Первая цитата из Тита Ливия — о войне с самнита¬ми. Такие слова римский историк вкладывает в уста самнита Гая Понтия: «Что еще я задолжал тебе, римлянин?! Чем еще ис¬купить разрыв договора? ... но если на этом свете правда и закон еще не защищают слабого от сильнейшего, мне остается взывать к богам, карающим спесь, преступив¬шую всякую меру. Я стану молить их обратить свой гнев на тех, кому мало и их собственного имущества, и гор чужого добра в придачу; на тех, чью жестокость не насытить ни смертью обидчиков, ни выдачей мертвых их тел, ни имуществом их, отданным следом, — не на¬сытить, если не дать упиться нашей кровью и пожрать нашу плоть». А вот уже Тацит говорит от имени германцев: «Вспомним о римской алчности, жестокости и над-менности; есть ли у нас другой выход, как только от¬стоять свою независимость или погибнуть, не давшись в рабство? » Пусть здесь можно усмотреть риторские упражне¬ния, когда учителя заставляли учеников приводить до¬воды то за одну сторону спора, то за другую. Но многие ли современные историки готовы воспроизводить аргу¬менты обеих сторон?
