Глава 3. Калигула. Тирания как диагноз Император Гай Цсзарь (12-41 ГГ.; годы правления 37-41 гг.) Что толку нам было Свято законы хранить, по консулам годы считая? Персы счастливее нас, и арабы, и земли Востока, Так как влачили свой рок под вечной державой тиранов. Жребий наш — худший из всех подвластных народов, Ибо нам рабство — позор! Лукан Третий сын Германика Гай, рано потерявший отца и в юности лишившийся братьев и матери стараниями импе¬ратора Тиберия, был тем же Тиберием приближен и обла¬скан. Раннее детство Гай провел в военных лагерях вме¬сте с родителями и был любимцем солдат. Малыш носил игрушечные доспехи и маленькие солдатские башмаки (калиги), отсюда появилось его прозвище Калигула — Са¬пожок. Гай жил одно время у Ливии, потом у своей бабки Антонии, уроки обеих женщин не прошли для него даром. С 19 лет до самой смерти Тиберия Калигула провел на Капри. Казалось, его совершенно не трогает то, что про¬
исходит с его матерью и братом. Поскольку Тиберий ува-жительно относился к образованию, Гай старался изо всех сил, чтобы заслужить похвалы дедушки, в результате он оказался одним из самых образованных людей своего вре¬мени: Тиберий сам следил за его обучением. Юношу окру¬жали провокаторы, от него добивались проклятий в адрес принцепса: ведь он просто обязан возмутиться, зная, что творит Тиберий с его родными. Но Гай делал вид, что ни¬чего не происходит. Для него сейчас главное выжить, и он выживал. Шесть лет полнейшего уничижения наложат печать на любую, даже самую стойкую душу. Но вряд Гай обладал душевной уравновешенностью. Однако отметим сразу, что, придя к власти, он не пытался хотя бы после смерти посчитаться с Тиберием. Он даже хотел его обоже¬ствить. И лишь не найдя поддержки у народа и в сенате, от¬казался от этой затеи. Он как будто признавал за Тиберием право творить то, что тот творил, потому, что Тиберий был властелином Рима. А уж что Калигула утверждал после-довательно, так это идею абсолютной власти императора. Итак, Калигула благополучно дождался смерти стари¬ка и с телом Тиберия в сопровождении войск отправился в Рим. Народ встретил его ликованием как воскресшего Германика. Пиры, гуляния ночь напролет и небывалое проявление любви к новому правителю. В Рим Калигула вступил 28 марта. На следующий день состоялось заседа¬ние сената, на котором Калигуле была передана высшая и неограниченная власть и пожалован титул Августа. При этом Калигула заявил, что отдает себя на попечение сена¬торов, отныне он их сын и страж, вместе они пойдут к на¬меченной цели. Новый Август выплатил преторианцам по 2 ООО сестер¬циев, хотя в завещании Тиберия было указана всего лишь 1 ООО, да и само завещание сенат в угоду Калигуле при¬знал недействительным. Дело в том, что в завещании на¬следником был указан не только Калигула, но и Гемелл, родной внук Тиберия. Калигула на волне народной любви Гемелла от власти устранил, но расправляться с ним как будто не собирался: новый принцепс усыновил Гемелла.
Калигула был умен и остер на язык. Правда, шутки его отличались однообразием, все были из разряда «черного юмора». Например, он сетовал, что у римского народа не одна шея, а то бы он взял ее и разом перерубил. А дальше все в том же духе — насчет шеи и топора в адрес консулов и даже любимой супруги. В юности Гай старательно притворялся 24 часа в сутки, не снимая маску ни на миг. И вот он на вершине власти — обожаем и любим. Эйфория, всеобщий восторг. Любовь, в которую Гай Цезарь, помня процессы времен Тиберия, и верит, и не верит. Он сбрасывает маску, а под ней нет лица, оно уничтожено многолетним притворством. Нужна новая маска. И Гай надевает личину Германика, вернее, маску идеального образа своего отца. Калигула не просто отменяет закон об оскорблении величия, он сжигает до¬кументы прежних процессов, не желая знать, кто был за¬маран преследованием его матери и братьев. Он не желает мстить. В ответ следует взрыв всеобщего восторга! Более того, принцепс велит восстановить и распространить кни¬ги трех опальных авторов времен Тиберия — Тита Лабие- на, Кремуция Корда и Кассия Севера. Тиберий скаредничал, не выплатил наследство Ливии, и в честь совершеннолетия Гая не роздал народу ни асса. Теперь же юный император наверстывал упущенное, раз¬давая миллион за миллионом. Отменен однопроцентный налог на продажи. О благословленные времена! В Риме поднялся спрос на вино. Все праздновали. Казалось, при¬шел конец всем бедам и нищете. Огромное наследство Ти¬берия в 2 700 ООО ООО сестерциев растаяло, как дым. И какое-то инфекционное заболевание с осложнениями, приведшими к расстройству нервной системы, возможно, эпидемический энцефалит, поразило императора. После выздоровления Калигула забыл и роль, которую играл, и маску, и слова. Антракт между действиями затянулся. Пока исполнитель главной роли лежал в горячке, зрители метались в растерянности. Одни пребывали в ужасе, другие давали обеты богам, третьи подумывали о замене главного исполнителя. Но прежний актер поправился и вернулся
на сцену. Вышел, огляделся, изумился: он пропустил что- то важное. Какую-то часть действия сыграли без него. Он заговорил. Но это был совершенно новый текст, в котором явно проскальзывали отголоски бреда. Да и сам испол¬нитель переменился. Маска Германика сгорела в горяч¬ке, Калигула стал искать другую, и она быстро нашлась. Оказалось — это маска Тиберия. «Новый Тиберий» тут же вспомнил о своей подозрительности. Отыскал документы процессов — ведь на костер он бросил то, что попалось под руку, в большинстве своем копии, а подлинники большей частью уцелели. И вот «новый Тиберий» старательно из¬учает материалы. Сколько подлости, низости, трусости! «О люди, созданные для рабства!» — наверняка повторяет Калигула фразу Тиберия в тот момент. А рабов надо запу¬гивать, рабы должны бояться хозяина. Гай явился в сенат, объявил всех врагами, обрушил¬ся на сенаторов с гневной речью. Сенаторы клеветали, не уставая, во времена Тиберия, они виноваты в смерти ма¬тери и братьев, так пусть отныне боятся нового принцеп- са, как боялись старого. Но еще раньше, до того, как Калигула явился в сенат обличать отцов-сенаторов, Гемеллу велено было покон¬чить с собой, причем юноша не знал, как это сделать, и солдаты милостиво ему помогли. Тесть императора Марк Силан (отец его первой жены) так же по приказу принцеп- са перерезал себе горло бритвой. За этими двумя настал черед префекта претория Макрона. Устранитель Сеяна Макрон, обеспечивший наигладчайший приход Калигу¬лы к власти, быть может спасший Гаю жизнь, ибо Сеян уже был не прочь расправиться с последним оставшимся в живых сыном Германика, был уничтожен. В 38 г. умерла Друзилла, любимая сестра императора (возможно, Калигула сожительствовал с нею, как и с дву¬мя другими сестрами). Гай так переживал ее смерть, что велел обожествить сестру (первый такой случай в Риме), и устраивал празднества в ее честь. Калигула восстановил суды об оскорблении величия. И как прежде отмену закона он провел через сенат, так и
теперь сенат с готовностью утвердил восстановление зако¬на. Каждый надеялся, что преследовать будут соседа — не его. Сенаторы ошиблись, как всегда ошибаются в таких случаях: казни по первому подозрению или без всякого подозрения следовали одна за другой. При этом имуще¬ство казненных конфисковывалось, что доставляло Ка¬лигуле дополнительную радость. Гетулика казнили за то, что он командовал четырьмя легионами (мог изменить), Юния Приска за то, что был богат (можно было поживить¬ся имуществом). Впрочем, Приск оказался не столь уж со¬стоятельным. «Пострадал ни за что», — пошутил острый на язык Калигула. Лепид — бывший муж Друзиллы — заплатил головой за то, что вступил в связь с другой се¬строй принцепса Агриппиной Младшей, женой Домиция Агенобарба. Изобретательный Калигула после раскрытия мифических заговоров заставил сестру пройти с урной Лепида до ворот Рима, как шла некогда их мать с прахом Германика. После мрачного спектакля Агриппина, как и вторая сестра Ливилла, была отправлена в ссылку. Семейная жизнь императора тоже отличалась своеоб¬разием. Первая жена императора умерла во время родов, вто¬рую Калигула отнял у Гнея Пизона прямо на свадьбе по¬следнего, но спустя несколько дней прогнал ее, а через два года отправил в ссылку: вина ее была в том, что она верну¬лась к Пизону. Третью опять же отобрал у мужа и опять вскоре прогнал. В 39 г. Калигула женился в четвертый раз на Цезонии, матери троих детей, которая была старше его на семь лет и не отличалась красотой. Но в этой по¬следней жене Калигула нашел родственную душу, хотя и на ее счет отпускал шутки насчет топора и шеи и грозил под пыткой узнать, почему он ее так любит. Она родила ему дочь — через месяц после свадьбы. Вообще принцепс был склонен к розыгрышам и садист¬ским шуточкам. Вот один характерный случай: однажды ночью он вызвал к себе во дворец трех сенаторов, усадил их на сцене и скрылся. Они сидели, не ожидая ничего хо¬
рошего, и мысленно уже прощались с жизнью. И вдруг на сцену выбежал Калигула в тунике до пят, в женском по¬крывале. Под звуки флейт и трещоток принцепс прошел¬ся перед сенаторами в танце и удалился. И все. Спектакль был окончен. Тем временем Калигула готовился к походу в Герма¬нию и Британию, он назначил командующим войсками в Верхней Германии опытного полководца Гальбу, соб¬рал 250 ООО войск, однако результат экспедиции оказался весьма скромным: демонстрация силы перед германскими племенами и выход на берег Британского моря (Ла-Манша). Калигула не отважился отправиться в Британию (время года было неподходящее, необходимого флота нет, да и дело долгое, а молодой император не любил долгих дел), поэтому Гай решил все закончить шуткой: велел солдатам собрать в шлемы и складки одежды раковины — и объявил эти «дары моря» трофеями, свидетельством победы над Океаном. Надо сказать, что римляне такого юмора не оценили. Калигула возвратился в Рим и даже просил у сена¬та триумфа за свою «победу», а получил овацию — ма¬лый триумф. Калигула открыл для себя удивительную вещь: чужой страх забавляет как ничто другое. Что мо¬жет быть смешнее дрожащего от страха сенатора, кото¬рый угодничает и юлит, лишь бы спасти свою жизнь? У Калигулы была неистощимая фантазия в этой области. Но одного он не учел: страх возвращается бумерангом. Чем больше он запугивал, тем чаще страх возвращался к нему, и он уже видел повсюду заговоры и предательство. Но даже страх не мог заставить его остановиться и пре¬кратить унижать других — а он ни с кем не мог говорить, не оскорбляя человеческое достоинство. Император Гай открыл публичный дом в Палатинском дворце, согнал в него замужних женщин и свободнорожденных юношей, а в Город отправил глашатаев сзывать всех желающих повеселиться. В желающих недостатка не было, хотя имена их ваписывал специально приставленный писец. И — как забавно — вообразите: никто не посмел возму-титься!
Кто не знает анекдот про коня Калигулы Быстроногого, которому построили конюшни из мрамора, а ясли сделали из слоновой кости?! Император предполагал сделать коня консулом — верно, он полагал это особо удачной шуткой. «Гладиатор и возница, певец и плясун» на представлени¬ях он подпевал актерам или начинал пританцовывать — недопустимая вольность для римлянина, обязанного на людях соблюдать степенность. Палатинский дворец он довел до самого форума, а храм Кастора и Поллукса превратил в прихожую, богов назы¬вал своими привратниками. Абсолютный властитель может устроить триумфаль¬ное шествие по морю: Калигула велел построить мост из двойного ряда грузовых судов, перегородив часть Неапо¬литанского залива между Байями и Путеаоланским мо¬лом длиной около 3,6 километра. Сам Калигула проехал по мосту верхом, а потом на колеснице. В новый год он вставал у входа во дворец, и подданные кидали ему в подарок деньги. Потом принцепс в восторге бегал по монетам босиком или катался по усыпанному се¬ребром и золотом полу. Он лично распродавал имущество ссыльных и казненных с талантом зазывалы, шутейство- вал, притворялся, острил. Были и другого рода шутки. Од¬нажды Апоний Сатурнин задремал во время торгов. Им¬ператор шепнул глашатаю: обрати внимание на человека, который все время кивает головой. Когда Сатурнин про¬снулся, он уже приобрел 13 гладиаторов за девять милли¬онов сестерциев. И попробуй отказаться и не заплатить! В Лугдуне (Лион) Гай устроил состязание в красноре¬чии. Проигравшие стирали тексты своих речей языками. Тех, кто пытался уклониться от такой забавы, били розга¬ми или кидали в реку. Приведем здесь две цитаты из Луция Аннея Сенеки. Прежде всего потому, что Сенека — современник Калигу¬лы, хотя лицо далеко не беспристрастное: его обвиняли в связи с сестрой Гая Цезаря, за что философ чуть не попла¬тился головой. И уж потом Сенека постарался отплатить принцепсу: вряд ли можно создать более мерзкий ело-
весный портрет, чем нарисованный Сенекой. Тем более что скульптурные портреты императора представляют отнюдь не безобразный облик, хотя выражение глаз на¬стораживает, да и тонкие губы вряд ли могут сложиться в обаятельную улыбку. Вот что пишет Сенека: «Гай Цезарь отличался помимо прочих немалочислен¬ных своих пороков каким-то удивительным сладостра¬стием в оскорблениях; ему непременно нужно было на всякого повесить какой-нибудь обидный ярлык. При этом тот же Гай принимал за оскорбление любой пустяк, как это чаще всего и бывает: чем больше человек склонен оби¬жать других, тем хуже он сам переносит обиды». « Гай Цезарь посадил в тюрьму сына блестящего римско¬го всадника Пастора, обиженный тем, что юноша слишком изысканно причесывался; когда отец пришел просить да¬ровать жизнь сыну, Цезарь, словно ему вдруг напомнили о казни, приказал вести его на казнь тотчас; но чтобы не быть совсем бесчеловечным в отношении отца, пригласил его на этот же день к обеду. Пастор пришел без тени упрека на лице. Цезарь велел ему пить гемину* за свое здоровье, а рядом поставил стража: бедняга выдержал, хотя пил так, словно это была кровь сына. Цезарь послал ему благово¬ния и венки и велел наблюдать, примет ли; принял. В тот самый день, как схоронил сына, более того — когда еще и не схоронил сына, подагрический старик возлежал среди сотни других пирующих, накачиваясь вином в таком ко¬личестве, какое едва ли уместно было бы даже на празд¬нике в честь сыновнего рождения, и за все это не проронил ни слезинки, ни единым знаком не выдал своей боли; он пировал так, словно добился помилования сына. Ты спро-сишь, почему? У него был другой сын». Истощенную казну пополняли конфискации имуще¬ства казненных и новые поборы. Калигула ввел налоги на продажу съестного, на доходы носильщиков и проститу- * Гемина — мера жидкости, равная 0,274 л.
^ШЛИ ПРИНЦИПАТ 299 ток; сутяжники тоже обяза- ны были раскошелиться — выложить одну сороковую часть стоимости спорного имущества. Настоящие заговоры возникли в 40 г. Часть за- говорщиков была схвачена и казнена. Гай, чувствуя опасность, постарался стра- вить настроенных верно- подданнически сенаторов со своими противниками. Так несколько сенаторов буквально растерзали сена- тора Прокула, заподозрен- ного в неприязни к Калигу- ле. Для безопасности импе- ратору соорудили в курии специальный помост, те- перь на заседаниях сената присутствовала личная охрана императора, набранная из германцев. Преторианским гвардейцам он больше не до- верял. Прежде такого никогда не бывало: чтобы кто-ни- будь входил в курию с оружием. Роковым для Калигулы было то, что он успел поссо-риться с ближним окружением и восстановить против себя преторианскую гвардию. Вольноотпущенник Кал-лист и префект претория Марк Аррецин Клемент вош¬ли в состав заговорщиков. Один из главных участников, возможно и вдохновителем заговора был военный трибун Кассий Херея. Его упоминает Тацит, описывая бунт ле¬гионов в Германии: тогда молодой Херея проложил себе путь среди бунтовщиков мечом. Но этот ветеран при всем своем мужестве и физической силе обладал высоким голо¬сом, и Калигула, не делавший разницы между сенатором и разносчиком, ветераном и юнцом, постоянно издевал¬ся над старым воином, чем приводил военного трибуна в Калигула. С античного портрета. I в. до н. э.
ярость. В заговоре, кроме военных, принимали участие и сенаторы. Кассий Херея вместе с двумя другими прето-рианскими трибунами и гвардейцами подкараулил Гая в узком переходе из временного театра в Палатинский дво¬рец и первым нанес удар. Другие преторианцы завершили дело. Германцы-охранники, отсеченные преторианцами от императора, пришли в ярость, перекрыли выходы из театра и убили часть заговорщиков. Но поскольку им¬ператор был уже мертв, германцы отказались от мысли перебить всех зрителей в театре. Погибли также жена Калигулы Цезония и его маленькая дочь. Отметим, что Калигула до конца своих дней пользовался поддержкой простого народа. Плебсу, в отличие от сенаторов и всадни¬ков, он прощал дерзости. А простолюдинам нравились его шутки и забавы. При Калигуле «Италию он освободил от полупроцентного налога на распродажи; многим пострадавшим от пожаров он возместил их убытки. Если он возвращал царям их цар¬ства, то выплачивал им и все подати и доходы за про¬шедшее время: так Антиох Коммагенский получил 100 миллионов сестерциев, когда-то отобранных у него» ( Светоний ). Полновластный император и призрачный сенат Принцепс, чье положение не было регламентировано законом, как были определены во времена республики полномочия консулов или диктатора, превратился в абсолютного монарха, чье поведение определялось двумя факторами: личными склонностями, желаниями и ка-призами и страхом потерять свое место. Захочет — бу¬дет строить фантастические мосты, как Калигула,
или, следуя чувству долга, будет обустраивать Римское государство как Адриан или Марк Аврелий. Но всегда он будет помнить о неопределенности своего положения. Это не средневековый король, помазанник Божий. Перед римским принцепсом постоянно маячит призрак сена¬та, бессильный, как любой призрак, и опять же, как при¬зрак, внушающий ужас. Унижения не спасают, лесть и раболепие лишь усиливают подозрения. Опасаясь за свою власть, принцепс раз за разом пытается уничтожить призрак, и меч его разит живых людей, вырубая один за другим римские роды. Сражение с призраком будет идти до конца, и наконец, когда сенат станет уже не призра¬ком, а всего лишь словом, выяснится, что и императоров выбирать не из кого. Во власть ринутся солдаты, крес¬тьяне из Далмации, тележных дел мастера. И это будет уже не закат, но агония. (мм 4. Юшдий. Ученый принцепс, прослывший глчпцом Император Тиберий Клавдий (10 г. до н. э. — 54 г., годы правления 41-54 гг.) Сын Друза Старшего и Антонии, младший брат Гер¬маника, страдавший с детства каким-то видом паралича (возможно, детским церебральным параличом), с урод¬ливыми слабыми ногами, неуклюжий и болезненный, выглядел он далеко не красавцем: из носа у него посто¬янно текло, глаза были странной формы, в уголках рта при разговоре собиралась пена. Да к тому же Клавдий был заикой. Каким несчастным должен он был себя чув¬ствовать рядом со своим блестящим старшим братом Гер- маником! Особенно в тот день, когда на гладиаторских играх в память отца Клавдий из-за болезни должен был надеть смешную шапку с наушниками — и это при том, что римляне обычно не носили шляп, ходили с непокры¬
той головой. В день своего совершеннолетия его, дабы не давать черни повода для насмешек, доставили на Капито¬лий в носилках без всякой торжественности. Вообще тень Германика как бы витала над всем императорским до¬мом — его сын и дочь и брат один за другим становились фигурами первой величины, тогда как самого Германика стерла длань рока. Карьера политика и военного для Клавдия была за¬крыта. Юношу отстранили от всех должностей, кроме авгурской. Октавиан не хотел, чтобы на его родствен¬ника обращали внимание, и, потешаясь над нелепым видом Клавдия, принижали величие Августа. Что было делать болезненному неудачнику? Оставались только науки: занятие в Риме не слишком почетное, считалось, что наукой и искусством можно заниматься лишь в часы досуга. Клавдий написал книгу о правлении Октавиана Августа, а также труд по истории этрусков в двадцати томах на греческом языке (об утрате этой работы более всего сожалеют историки, ибо Клавдий был одним из последних римлян, кто знал этрусский язык) и книгу по истории Карфагена — в восьми томах, также на гре¬ческом. Кроме того, Клавдий написал автобиографию в восьми томах. Сочинил он и книгу об игре в кости — своем любимом развлечении. Надо сказать, что, придя к власти, он не оставил литературные труды. Зато вос¬пользовался новым положением, чтобы внедрить в ла¬тинский алфавит три дополнительные буквы. Но эти но¬вые буквы не прижились и просуществовали не дольше своего изобретателя: после смерти Клавдия ими пере-стали пользоваться. Никто из правящего дома Юлиев-Клавдиев не рас¬сматривал Клавдия всерьез как политика и возможного преемника. Калигула, правда, назначил своего дядю сра¬зу после прихода к власти сотоварищем по консульству (37 г.). Но вышло так, что после убийства Калигулы дру¬гого кандидата в принцепсы не оказалось. Клавдия сделала повелителем Рима преторианская гвардия, не обращая внимания на сенат. Сенаторы раз¬
мышляли, не реставрировать ли республику, но это были чисто умозрительные рассуждения. Отныне всё в Риме решала армия. А солдаты — прежде всего в силу специфики своей службы — не помышляли о демокра¬тии. Так что пока сенаторы мечтали о невозможном, Клавдий был найден во дворце за занавеской, доставлен в преторианский лагерь и провозглашен новым прави-телем Рима. Сенаторов, которые ратовали за возвращение республи¬ки, Клавдий не тронул. А вот Кассию Херее велено было покончить с собой. Казнь эта была вызвана трусостью Клавдия: а что если смелый трибун преторианцев устро¬ит заговор и против нового принцепса? Во всяком случае, страх как причину этой расправы называет Дион Кассий. Ссыльных Клавдий возвратил с согласия сената. Была прощена и Агриппина Младшая, ей вернули все конфи¬скованное имущество. Младший брат Германика оказался не самым худшим правителем, хотя и не самым лучшим. Его болезнь ска¬залась прежде всего на его облике и манере говорить. Но такие историки как Аврелий Виктор, писавший в IV веке, изображали Клавдия полным идиотом. Действительно, он был рассеянным человекам, мог за¬быть, что казнил кого-то из приближенных, звал казнен¬ного на обед, а когда тот не приходил, сердился. Говорил он невпопад и делал многое невпопад. В намерениях и по¬ступках его проскальзывает «непостоянство и неустойчи¬вость» (Светоний). Разбирая судебные дела, «иногда он по¬ступал осмотрительно и умно, иногда безрассудно и опро¬метчиво, а порой нелепо до безумия» (Светоний). Новый принцепс заботился о снабжении и благоустройстве столи¬цы и обожал кровавые травли и гладиаторские игры. Такая неровность была во всем. Как-то в один день он издал 20 эдиктов, и среди них два особенно замечатель¬ные: в одном предлагалось получше смолить бочки для обильного сбора винограда, а в другом сообщалось, что против змеиного укуса лучше всего пользоваться тисовым соком.
В этом нелепом эпизоде, как в кривом зеркале, отрази¬лся главный порок единоличной власти: эта власть счи¬тает нужным вмешиваться во все, даже в такие дела, до которой ей, власти, не должно быть никакого дела. В деяниях Клавдия мы можем найти вполне гуманный эдикт о рабах на острове Эскулапа. Дело в том, что хозяева, не желая тратиться на лечение больных и истощенных ра¬бов, отвозили их на остров Эскулапа, где находился храм этого божества. Клавдий велел считать этих оставленных на острове рабов свободными. Если хозяин убивал больно¬го раба, согласно новому эдикту это считалось убийством. И в то же время через год после прихода Клавдия к вла¬сти бывший консул Аппий Юний Силан был казнен на основании снов, которые поведали Клавдию его жена Мес¬салина и вольноотпущенник Нарцисс, — им обоим якобы снился один и тот же кошмар, в котором Аппий нападал на Клавдия. На следующий день после казни принцепс без смущения рассказал сенату об учиненной расправе и похвалил Нарцисса за то, что тот заботится о своем пове¬лителе даже во сне. Во времена Клавдия набрали власть вольноотпущенни¬ки и писцы, то есть постепенно зародилась бюрократия. Эту многоголовую гидру надо держать в узде, иначе она заполонит все и вся, прорастет сквозь общество раковой опухолью. Но Клавдий был не тем человеком, который мог контролировать ситуацию. Имена могущественных вольноотпущенников Клав¬дия вошли в историю, как прежде входили представители знатных римских родов. Нарцисс — помощник Клавдия по переписке, скопив¬ший приличное состояние. Нарцисс помогал принцепсу вести переписку с наместниками и другими должностны¬ми лицами. Паллант — «министр финансов», составивший огром¬ное состояние. Он был так надменен, что считал ниже сво¬его достоинства с кем-либо разговаривать и писал прика¬зы на табличках. Сенаторы заискивали перед ним — пе¬ред бывшим рабом!
Каллист — писец при Калигуле, при Клавдии он занял должность секретаря. Посид — евнух, которого при Британском триумфе по-жаловали почетным копьем, будто воина. Феликс — начальник когорт и конных отрядов в Иу¬дее. Полибий (не путать с историком) — советник импера¬тора по научным занятиям. Возвышение именно вольноотпущенников в эту эпоху вполне закономерно: эти люди всем были обязаны только принцепсу и служили только ему. Чем больше входили в силу вольноотпущенники и рабы, тем сильнее росло недоверие Клавдия к знати. 35 сенаторов и более 300 римских всадников были казнены за годы его правления. Клавдий не отягчал совесть сена¬торов кровью собратьев и не заставлял сенат выносить смертные приговоры — дела слушались во дворце. Та¬цит рассказывает, что Мессалине очень захотелось иметь сады Лукулла, которые теперь принадлежали Азиатику. Хозяина великолепных садов обвинили в измене, и он по¬кончил с собой. Клавдий не хотел вести войну с германскими племена¬ми и приказал отвести войска на римскую сторону Рей¬на. Чтобы чем-то занять солдат, полководцы заставляли их рыть каналы или строить рудники. За это принцепс раздавал военачальникам-строителям триумфальные от¬личия. Солдаты тайком отправили принцепсу письмо с просьбой, чтобы Клавдий, назначая полководца, тут же давал бы тому эти вожделенные отличия. Тогда легионе¬ров перестанут мучить на земляных работах. Во времена Клавдия к Риму была присоединена Бри¬тания. И хотя Клавдий непосредственно принял участие в походе, сам он, разумеется, военными действиями не руководил. Расширение границ римской державы дало принцепсу право расширить и границы Города. Главная слабость этого принцепса— женщины. Уж неведомо, по какому принципу он выбирал своих жен. Но вышло так, что супругами его оказались Мессалина
и Агриппина Младшая, мать Нерона — пожалуй, две са¬мых знаменитых римских женщины, обе — воплощение порока. Впрочем, до этих «звезд» он был женат на Плавтии Ургуланилле, а затем на Элии Петине. С обеими Клавдий развелся. На Мессалине он женился еще до того, как сде¬лался принцепсом. Неожиданный и головокружитель¬ный взлет неперспективного и больного мужа вскружил молодой женщине голову. Она решила, что может полу¬чить все — самые лучшие сады, самые дорогие украше¬ния, самые блестящие почести, любовь самых красивых мужчин Рима. Если верить сатире Ювенала, по ночам она спешила в «теплый лупанар» (то есть публичный дом) и там отдавалась всем без разбору. Потом она, видимо, решила, что больной и уродливый муж ей ни к чему. Она влюбилась в Гая Силия, богатого и красивого аристократа. Гай Силий прекрасно понимал, на что идет. Отвергнуть Мессалину было смертельно опас¬но. Но если вступить с нею в связь, то можно выжить. А Мессалина, не скрываясь, отправлялась домой к любов¬нику, одаривала красавца подарками, потихоньку рабы и утварь из дома принцепса перекочевали в дом Силия. В 48 г., когда Клавдий уехал в Остию, Мессалина заключи¬ла тайный брачный договор с Гаем Силием, который был избран консулом на следующий год. Всемогущие вольно¬отпущенники медлили, не зная, как сообщить принцепсу о «браке» его супруги. Наконец Нарцисс решил действо¬вать. Он созвал приближенных, в том числе префекта пре¬торианцев Луция Гету, и предложил принцепсу для без-опасности отправиться в лагерь преторианцев. Клавдий был поражен и растерян. «Я все еще принцепс?» — спрашивал он у присутству¬ющих. А Мессалина тем временем веселилась во дворце, ново-брачные нарядились в звериные шкуры, украсили себя плющом и устроили настоящую вакханалию. Но веселье длилось недолго. По приказу принцепса Силия и прибли¬женных Мессалины арестовали. Сама она кинулась на¬
встречу Клавдию вымаливать прощение, пыталась оправ¬даться, но ей не дали говорить. Принцепс прибыл в прето¬рианский лагерь и здесь учинил расправу над Гаем Силием и другими любовниками Мессалины, которых набралось немало. Мессалина тем временем в садах Лукулла сочиняла слезное послание к супругу. А Клавдий, плотно пообедав, уже был готов простить «несчастную». Встревоженный та¬ким оборотом дела, Нарцисс, сознававший, что не сносить ему головы, если Мессалина оправдается, направил к ней центуриона и трибуна с приказом умертвить ее. Известие о смерти жены Клавдий встретил равнодушно. Неравнодушному к женскому полу Клавдию срочно нужна была новая жена. Самые богатые и знатные жен¬щины Рима предлагали себя в супруги принцепсу. У каж¬дой были свои сторонники и противники. Среди прочих кандидатур была и Агриппина Младшая, племянница Клавдия и сестра Калигулы. Она вернулась из ссылки в Рим, но вдова в римском обществе практически не имела влияния: пример ее ма¬тери более чем показателен, а сын Домиций в отсутствие покровителя также мало чего мог добиться. Агриппи¬на спешно принялась искать мужа. Поначалу она пы¬талась завлечь Гальбу, но тому амбициозная вдовушка явно не нравилась, и полководец счастливо избег ее се¬тей. Тогда она положила глаз на Гая Саллюстия Пас- сиена Криспа, развела того с женой и вышла замуж за Криспа. Дата его смерти неизвестна. Если он скончался в 47 г., то, скорее всего, это была естественная смерть. Если же Криспу не повезло и он дожил до того момента, когда Клавдий овдовел, то не исключено, что Агриппи¬на отравила супруга, чтобы заключить более выгодный брак. Вряд ли этот факт мог погубить репутацию сестры Калигулы. Агриппину поддерживает Паллант, и она победила. Уже любовница, но еще не жена, энергичная женщина начала действовать. Своими интригами она затмила Ли¬вию, которая так удачно вывела в принцепсы сына Тибе¬рия. Первым делом Агриппина устроила помолвку дочери
Клавдия Октавии со своим единственным сыном. Правда, Октавия была уже помолвлена с молодым человеком Лу¬цием Юнием Силаном. Луций — потомок Августа через его дочь Юлию. Но ненужного более жениха легко устра¬нили. Сговорившись с Агриппиной, цензор Луций Вител- лий обвинил Луция в любовной связи с родной сестрой и исключил Силана из состава сената, а потом лишил долж¬ности претора. Но на брак Клавдия с племянницей требовалось разре¬шение сената. Это устроил безотказный Вителлий, добив¬шись от сената нужного постановления. В день свадьбы Клавдия и Агриппины Младшей Лу¬ций Силан покончил жизнь самоубийством, понимая, что больше никаких шансов уцелеть у него нет. Его опозорен¬ная сестра была изгнана из Италии. Тут же последовала помолвка дочери Клавдия Октавии и сына Агриппины Домиция (будущего императора Неро¬на). Агриппина всячески стремится упрочить свое поло¬жение. Она добилась изгнания Лоллии, чью кандидатуру в невесты поддерживал могущественный вольноотпущен¬ник Каллист, и конфискации ее огромного состояния. Другую женщину осудили лишь за то, что Клавдий имел неосторожность похвалить ее красоту. По настоянию Агриппины из ссылки возвратили известного оратора и философа Аннея Сенеку — о его отправке на остров Кор¬сику порадела предыдущая жена принцепса Мессалина в 41 г. Вернувшись, Сенека получил должность претора и сделался воспитателем сына Агриппины. Клавдий совершенно терял голову из-за женщин. Под-давшись на уговоры молодой супруги и вольноотпущенни¬ка Палланта, Клавдий зачем-то усыновил сына Агриппи¬ны от первого брака с Агенобарбом, хотя его собственный сын Британник был лишь на три года младше пасынка. 25 февраля 50 г. Луций Домиций Агенобарб получил имя Тиберий Клавдий Нерон Цезарь. Нерон! Тем самым Клав¬дий подписал себе смертный приговор. В 51 г. Нерон был досрочно облачен в мужскую тогу, то есть признан совершеннолетним. Его избрали консу¬
лом: правда, в должность он должен был вступить толь¬ко через шесть лет, когда ему исполнится 19, а пока его облекли проконсульской властью за пределами Города и дали титул Главы молодежи. Британник в своей дет¬ской тоге отошел на задний план. Тем временем мачеха не уставала жаловаться отцу на Британника и постепен¬но удалила из дворца прежних приближенных юноши, окружая пасынка своими людьми. И, наконец, еще один сильный ход: Агриппина добилась смещения обоих пре¬фектов претория и назначения одного-единственного, ее ставленника, Афрания Бурра. В 53 г. Нерон женился на Октавии. Отныне Клавдий был Агриппине больше не ну¬жен. В следующем году принцепс был отравлен. Яд подме¬шали в грибное блюдо. Когда принцепсу стало плохо, для надежности подкупленный Агриппиной врач ввел допол¬нительную дозу отравы Клавдию прямо в горло в тот мо¬мент, когда, якобы, хотел вызвать рвоту. При Клавдии Уничтоженной пожаром Бононской колонии оказана помощь в 10 миллионов сестерциев, а с ИЛиона (Трои) были сняты государственные повинности. Апамея, город во Фригии, разрушенная землетрясени¬ем, на 5 лет освобождена от податей. Византий также освободили от податей, поскольку Византий был истощен войнами с фракийцами и Боспор- ским царством.
ГЛАВА 5. НЕРОН. Чудовище, ВОСПИТАННОЕ ФИЛОСОФОМ Император Нерон Клавдий Цезарь Август (37-68 гг.; годы правления 54-68 гг.) Помните: ничто, кроме души, не достойно вос-хищения, а для великой души все меньше ее. Сенека Род Домициев — старинный род, многие Домиции были консулами, почти все мужчины этого рода слави¬лись как военными подвигами, так и высокомерием и же¬стокостью. Отец будущего императора имел репутацию мелочного сварливого скупца. За 10 лет брака его жена Агриппина Младшая родила ему единственного сына — как считают, беременность была запланированной: мно¬гие богатые семьи, дабы не дробить состояние, старались иметь лишь одного сына, прерывая нежелательные бере¬менности. Луций Домиций (будущий император Нерон) родился 15 декабря 37 г. Матери во время родов сделали кесарево сечение. После смерти отца и ссылки Агриппины маленького Луция Домиция отправили жить к его тетке. Но эта дет¬ская полуссылка длилась недолго: после убийства Кали¬гулы Агриппина была прощена, а Клавдий вернул ее ма¬ленькому сыну его наследство. Несомненно, к тому времени, как известный оратор и философ Луций Анней Сенека сделался воспитателем Нерона, характер будущего тирана уже сложился. Но на¬верняка философ лелеял тщеславную мечту своим влия¬нием обуздать страсти и вырастить из зверя примерного (или хотя бы приемлемого) правителя. Оратор в Риме, это физик в XX веке, это программист в наши дни. Кажется, что он может все или почти все. Известному философу не¬трудно покорить воображение юноши, ученику захочется
следовать поучениям учителя. Но философ не может из¬менить душу воспитанника. Очень скоро желание подра¬жать учителю исчезнет. Несомненно, Агриппина расчищала дорогу к власти не только для своего сына, но и для себя. Возможно, ей казалось, что юный Нерон будет более легок в управле¬нии, чем Клавдий. Странная иллюзия. Однако Агрип¬пина совершила ошибку, пытаясь заниматься не только политическими вопросами, но и вмешиваясь в личную жизнь сына. Она была против его увлечений сценой, против новой любовн
