Книги по истории древнего Рима » С.Л.Утченко - Кризис и падение Римской республики - Глава II Идея народного суверенитета у римлян
12:02
С.Л.Утченко - Кризис и падение Римской республики - Глава II Идея народного суверенитета у римлян
Представление о том, что идея народного суверенитета одухотворяла неписаную конституцию древних римлян, идет еще от французских просветителей и деятелей Великой французской революции, о которых Маркс справедливо и остроумно заметил, что они «осуществляли в римском костюме и с римскими фразами на устах задачу своего времени»1. Однако это представление превратилось в своего рода аксиому, в безусловную и никем всерьез не оспариваемую истину, и в качестве такавой приобрело широкое распространение в специальной научной и популярной литературе со времени Моммзена и благодаря Моммзену. В «Римской истории», в труде, который оказал в свое время столь глубокое влияние не только на специалистов, но и на самые широкие круги читающей публики, Моммзен настойчиво проводит мысль об исконной суверенности римского гражданства. Так, описывая характер римских народных собраний в царскую эпоху и подчеркивая известную ограниченность их прав, он говорит: «...Но тем не менее римская гражданская община (die römische Bürgergemeinde) ...была вообще подлинной (eigentliche) и конечной носительницей идеи суверенного государства »2. Далее Моммзен поясняет, при каких условиях граждане (die Bürgerschaft) осуществляли свою суверенную власть (die souveräne Staatsgewalt) 3. И весь раздел, посвященный описанию прав римских граждан, заканчивается утверждением, что «народное собрание (Gemeindeversammlung), как бы оно ни казалось стесненным и связанным, является исконным конституционным элементом римского общественного бытия (des römischen Gemeinwesens) и стоит по праву (dem Rechte nach) скорее над царем, чем рядом с ним»4. В этой последней фразе ' К . М а р к с и Ф. Э н г е л ь с . Соч., т. 8, стр. 120. * Th. Μ о т т sen. Römische Geschichte, I. Berlin, 1888, S. 72. 3 Ibid., S. 72—73. 4 Ibid., S. 74. 6· 83 не только подчеркивается идея принадлежности высшей и суверенной власти римскому народу, но и проводится та мысль, что эта власть реализуется в деятельности комиций, или, как принято выражаться в юридических руководствах, народ осуществляет свою верховную власть только будучи организован особым образом и в определенных формах5. В заключительном разделе данной главы Моммзен, говоря об истинном суверене (von dem wahren Souverän), впервые употребляет термин «народ» (das Volk) 6, а завершающая фраза всего раздела убедительно доказывает, что для автора понятия «гражданство» (die Bürgerschaft, die Bürgergemeinde) или «народ» (das Volk) отличны от понятия «властей» (IB данном случае магистратур и сената) и даже до известной степени противопоставлены ему. Кстати, в этой же фразе высказывается мнение, что [подобное государственное устройство воплощало основную идею римского -государства за все время его существования 7. В «Римском государственном .праве» высказаны, по существу, те же самые положения. Римское гражданство объявляется суверенным. Идея, или принцип народного суверенитета, рассматривается как нечто исконно прирожденное римскому государственному правосознанию 8. Кроме того, проводится известная уже нам мысль о том, что верховная власть гражданства реализуется в деятельности комиций9; более того, права и функции, самый круг компетенции народных собраний — законодательство, выборы, суд — бесспорно свидетельствуют, что в принципе именно комициям, и только им, принадлежит суверенная власть в государстве 10. Эти основные положения Моммзена получили, как указывалось выше, всеобщее признание и широкое распространение. Они почти никогда не оспаривались. В отдельных случаях подчеркивалось лишь то обстоятельство, что реальные взаимоотношения между комициями и сенатом или комициями и магистра- 5 См., например, И. А. П о к р о в с к и й . История римского права. СПб., 1913, стр. 86. 6 In. Μ о mm sen. Römische Geschichte, I, S. 79. 7 Ibid., S. 81. 8 Th. Mommsen. Römisches Staatsrecht, III, 1. Leipzig, 1887, S. 300. Здесь сказано: «Diese ideale Gemeindesouveränität dem römischen Staatswesen eingeboren und unverlierbar». Однако под термином «Gemeindesouveränität» Моммзен понимает отнюдь не суверенитет общины вкупе с ее учреждениями (т. е. «властями»), но суверенность граждан, народа. На это указывает и заголовок данного параграфа «Die souveräne Bürgerschaft», да и, кроме того, нет никаких оснований полагать, что понимание народного суверенитета в «Römisches Staatsrecht» отлично от взглядов, высказанных по этому вопросу в «Römische Geschichte». 9 Th. Mommsen. Römisches Staatsrecht, III, 1, S. 313—314. 10 Ibid., S. 326—327. «4 тами мало содействовали воплощению идеи народного суверенитета в жизнь, но этого, конечно, не отрицал и сам Моммзен. Так в «Государстве и обществе греков и римлян», в разделе, написанном Кроймайером, отмечается, что суверенные права народного собрания были в значительной мере формальными11. Сравнивая Рим с Афинами и отдавая предпочтение- «истинной» демократии в «греческом смысле», автор приходит к выводу о всевластии сената в республиканское время. Но вместе с тем, пишет он, это лишь фактическое положение дел, в правовом смысле никак не закрепленное, тем более, что римляне никогда не имели писаной конституции. Общий же вывод таков: бесспорно, у римлян жила—пусть в окрытом состоянии — идея народного суверенитета (Volkssouveränität), а также теоретическое представление о том, что значение магистратур превосходит значение сената 12. Примерно такую же точку зрения на римское государственное устройство развивает и Р. Хайнце. Конечно, римское государство фактически долгое время управлялось сенатом, от которого зависели консулы и другие .магистраты, а народное собрание, с тех пор как Рим превратился в крупную средиземноморскую державу, не представляло собой римского народа и вынуждено было ряд своих важнейших прав и функций уступить тому же сенату13. Но в принципе, с государственно- правовой точки зрения (staatsrechtlich betrachtet), Римская республика — это совершенная демократия. Народ является сувереном (das Volk ist souverän), ни один закон не принимается вне народного собрания, ни одно должностное лицо не избирается вне его. Граждане обладают полнотой прав. Состав сената рекрутируется из бывших магистратов, следовательно, хоть и косвенным путем, но все же через выборы в народном собрании. Сенат в принципе имеет право лишь давать рекомендации высшим должностным лицам, последние же этими рекомендациями никак не связаны 14. Не злоупотребляя дальнейшими примерами, укажем лишь на то, что и в литературе последних лет всецело господствует изложенная нами выше точка зрения Моммзена. Так Виршубский в своей работе, посвященной выяснению понятия libertas, касаясь вопроса о римском государственном устройстве, пишет: «Суверенность народа — таков основной, кардинальный принцип 11 U. v. Wilamowitz-Moellendorff, J. Kromayer und Α. H e i s e n b e r g . Staat und Gesellschaft der Griechen und Römer. «Die Kultur der Gegenwart», ч. II, вып. VI, 1, Изд. 2-е, Leipzig —Berlin, 1923, S. 246. 12 Ibid., S. 248—249. 13 R. Heinze. Die augusteische Kultur. Leipzig —Berlin, 1933, S. 20—21. 14 Ibid., S. 19; Cp. R. Heinze. Von <3en Ursachen der Grösse Roms, Leipzig, 1930. 85 римской республиканской конституции»15. Соответствующий раздел в работе Виршубского целиком строится по Моммзену, что признает и даже подчеркивает сам автор. Сказанного, на наш взгляд, достаточно, чтобы подтвердить широкую распространенность убеждения в том, что идея народного суверенитета одухотворяла собой конституцию Римской республики. Подобная точка зрения, кстати, наличествует не только в специальных трудах, но и в работах более общего или научно-популярного характера 16. На какой же основе, на каких источниках базируется эта столь широко распространенная точка зрения? На данный вопрос едва ли может быть дан в какой-то мере позитивный ответ, так как, по нашему глубокому убеждению, единственная «опора» изложенных воззрений — это своеобразный гипноз давности, общепризнанности и «персональный» гипноз самого имени Моммзена. Представление о народном суверенитете совершенно чуждо римскому публичному правосознанию 17. И это вполне закономерное явление. Идея народного суверенитета как таковая могла сложиться и сложилась лишь в определенных условиях, в определенную историческую эпоху.» Это была эпоха буржуазных революций в Англии и во Франции. Только в это время и могло возникнуть самое представление о народном суверенитете, так как именно в это время впервые встал чуждый и бессмысленный для древних вопрос о народе как субъекте или объекте права, т. е. по существу идея противопоставления государства, «властей» народу. Подобного рода вопрос, конечно, никогда не вставал перед римлянами. Само собой разумелось, что народ — вообще единственный источник власти и права. Но все же это было представление, совершенно отличное от наших современных представлений о народном суверенитете. Оно вытекало из общей уверенности в том, что понятия «народ» и «государство» 15 Ch. W i г s ζ u b s k i. Liberias as a Political Idea at Rome during the Late Republic and Early Principate, Cambridge, 1950, p. 17—18. 16 См., например, И. А. Покровский. История римского права, стр. 86. 17 Ср. Q. Jе11inеk. Allgemeine Staatslehre, Berlin, 1900, S. 398. Здесь говорится: «Как грекам, так и римлянам представление о суверенном государстве оставалось чуждым». Однако в данном случае имеется в виду вопрос о суверенности государства. Это, конечно, совсем особое понятие. С другой стороны, некоторые другие замечания автора (см., например, стр. 128— 129) дают возможность считать, что он придерживается такого же мнения и относительно идеи народного суверенитета в древности. Но все это выражено довольно нечетко, и, кроме того, автор никак не развивает и не аргументирует данные положения. Что касается полемики со взглядами Моммзена или других сторонников народного суверенитета в Риме, то она вовсе отсутствует. 86 не противопоставлены друг другу, а, напротив, в принципе тождественны. Согласно широко известному и, кстати сказать, единственному в (римской литературе теоретическому определению государства, принадлежащему Цицерону, res publica есть не что иное, как res populi18. Однако это определение имеет действительно слишком общее и теоретическое значение. Во-первых, оно, как это убедительно доказывается тесно примыкающим к нему рассуждением о государственных формах 19, является продуктом влияния греческой теоретической мысли и ставит своей задачей определение (понятия государства вообще, но отнюдь не римского государства как такового. Во-вторых, интересующее нас определение включает в себя все формы государственного устройства вплоть до монархии, которая оказывается таким образом для Цицерона тоже res populi20. Уже это заставляет нас предположить, что мы имеем дело с совершенно иным по сравнению с нашим современными понятиями представлением о государстве и роли народа21. Скорее всего для Цицерона, как, впрочем, и для всех древних, согласно остроумному наблюдению. К. Бюхнера22, монархия, демократия и т. д. суть лишь государственные формы, но не принцип; принципом же является сама res publica. Как же в таком случае осмысляли и оценивали римляне характер своего государственного строя? Для того чтобы попытаться дать наиболее полный ответ на этот вопрос, его следует рассмотреть исторически, т. е. в некотором развитии. Скудость и малая достоверность наших знаний по раннему (периоду римской истории не позволяют прийти к каким- либо твердым выводам применительно к этому времени. Бесспорно лишь одно в эпоху раскола римского общества на populus (патрициат) и plebs возникновение представлений, подобных идее народного суверенитета, исключается. Это резкое членение и противопоставление populus и plebs, в частности, как носителей законодательной власти находит свой отзвук даже у поздних юристов. Так Помпоний, рассказывая о происхождении сенатусконсультов, сообщает следующее. Сперва 18 С i c , de rep., 1, 25, 39. 19 С i с, de rep.,, 1, i26, 41—42. Здесь повторяется уже известное нам определение: omnis civitas, quae est constitutio populi, omnis res publica, quae, ut dixi, populi res est и затем идет описание различных (простых) форм правления. 20 С ic, de rep., 1, 26, 42. 21 Конечно, не следует привлекать для сравнения концепцию надпартийной и надклассовой «демократической монархии» того же Моммзена, которая тесно связана с умонастроениями, господствовавшими в определенных кругах буржуазии после революции 1848 г. и поэтому ничего общего не имеет и не может иметь с представлениями древних о различных формах правления. 22 К. В ü с h η е г. Die Römische Republik im römischen Staatsdenken. Freiburg in Breisgau, 1947, S. 5. 87 законы принимались народом (populus), разделенным Ромулом на трибы. Затем, после сецессии плебеев, к законам были приравнены также плебисциты. Во так как плебсу и populus было трудно приходить к взаимно согласованным решениям, то в силу этих причин cura rei publicae перешла к сенату и таким образом возникли сенатусконсульты23. С другой стороны, известен рассказ Ливия о том, как еще Валерий Публикола, т. е. консул первого года республики, распорядился склонить фасцы перед народным собранием, призвав тем самым, что величие и сила народа выше власти консулов (populi quam consulis maiestatem vimque maiorem esse) 24. Однако весь этот рассказ есть, конечно, не что иное, как типичное для Ливия перенесение поздних установлений и понятий (например, в данном случае понятия «maiestas populi») на древность. Но вместе с тем, если даже предположить, что все происходило так, как это изображает Ливии, то и в таком случае нет достаточных оснований, в чем мы убедимся несколько ниже, считать, что речь идет о народном суверенитете. Образование единой патрицианско-плебейской общины привело, в свою очередь, к образованию нового понятия «populus». Теперь уже, конечно, стало немыслимо под словом «populus» подразумевать лишь патрициат. Дальнейшее развитие социальной борьбы и, в особенности, подъем демократического движения во II в. до н. э. породили еще одно новое понятие — «maiestas populi». Возможно, что это понятие возникло впервые, как считают некоторые последователи, например Кюблер 25, несколько раньше— после покорения Италии Римом и первоначально, таким образом, подчеркивало «величие римского народа» по отношению к другим италийским племенам и общинам. Но несомненно, что на развитие этого понятия и на дальнейшее применение его в условиях внутриполитической жизни и борьбы оказали решающее влияние демократические движения второй половины II в. до я. э.26 Понятие «crimen minutae maiestatis» в законодательной практике римлян оформилось еще позже27. Во всяком случае, первым из более достоверных законов de maiestate следует 23 Dig., 1, 2, 9. 24 Li v., 2, 7, 7; ср., однако, С i с, de rep., 2, 31, 54. 25 RE, s. v. maiestas. 26 См. подробный (в значительной мере формальный) анализ, понятия «maiestas populi Romani» .в ст.: Η. G. G и π d е 1. Der Begriff maiesias in politischen Denken der Römischen Republik. «Historie», XII, 1963, Hf. 3, S. 283—320. 27 RE, s. v. maiestas, см. критику точки зрения Моммзена на вопрос о происхождении понятия minutae maiestatis. 88 считать lex Appuleia28, принятый или в 103 г.29, или в 100 г. до н. э.30 На него неоднократно ссылается Цицерон31. Цицерону же принадлежит ряд определений понятия «crimen minutae maiestatis». Одно из них гласит: maiestatem minuere est de dignitate aut amplitudine aut potestate populi aut eorum, quibus populus potestatem dedit aliquid derogare32. В другом сказано: si maiestas est amplitudo ac dignitas civitatis, is earn minuit, qui exercitum hostibus populi Romani tradidit, non qui eum, qui id fecisset, populi Romani potestati tradidit33. И, наконец, мы находим у Цицерона еще одно определение: maiestas est in imperii atque in nominis populi Romani dignitate, quam minuit is, qui per vim multitudinis rem ad seditionem voc'avit34. В Rhetorica ad Herennium, сочинении, которое, очевидно, не принадлежит Цицерону35, но в котором, как известно, многие положения и формулировки почти совпадают с рядом дефиниций, встречаемых нами в De inventione, имеются следующие определения: maiestatem is minuit, qui ea tollit, ex quibus rebus civitatis amplitudo constat, quae sunt ea..., suffragia, magistratus, 'или здесь же: maiestatem is minuit, qui amplitudinem civitatis detrimento adficit36. И, наконец, Тацит дает нам не столько определение, сколько перечисление тех преступлений, которые подпадали под понятия «crimen minutae maiestatis» во времена республики: si quis proditione exercitum aut plebem seditionibus, denique male gesta re publica maiestatem populi Romani minuisset37. Таковы основные определения понятия «crimen minutae maiestatis» доимператорокой эпохи. Однако для того, чтобы выяснить истинное содержание этого понятия, надо более близко ознакомиться со сферой его приложения и прежде всего уточнить, каково было в то время значение другого термина, а именно «populus». Moмзен устанавливает несколько характерных значений и оттенков понятия «populus». «Populus» может обозначать государство в целом (der Staat), причем как римское, так и нерим- 28 Что касается закона de maiestate, который приписывается трибуну 139 г. Габииию, то наши сведения о нем слишком неопределенны. См. Th. Mommsen. Römisches Strafrecht. Leipzig, 1899, S. 563^564, Anm. 4. 29 Ibid., S. 198. 30 R u d о r f f. Römische Rechtsgeschichte, I, S 82. 31 C i c , de or., 2, 25, 107; 49, 201. 32 С i с, de inv., 2, 17, 53. 33 С i c, de or., 2, 39, 164. 34 С i с, Part, orat., 30, 105. 35 Если считать, как это обычно принято, что данное произведение следует датировать 86—82 гг. до н. э., то тогда мы сталкиваемся здесь с наиболее ранним определением понятия «crimen minutae maiestatis». 36 Auct. ad Her., 2, 12, 17. 87 Τ а с, Ann., 1, 72, 2; ср. Ulp., Dig., XLVIII, 4, 1 слл. 80 ское, и независимо от того, является ли это государство республикой или монархией38. Под словом «populus», может быть, когда-либо понималась сумма вооруженных граждан, но войско и народ были тогда понятиями, полностью совпадающими; в более поздние времена специфически военное значение слова «populus» было утрачено39. Всегда и безусловно слово «populus» означало граждан в их совокупности, а впоследствии оно часто противопоставлялось, как более широкое, понятию «plebs», которое исключало, конечно, патрицианскую часть гражданства. В юридическом языке «populus» означал партицианско-плебейскую гражданскую общину, а в paзговорном языке — простой народ в противоположность энати 40. Из всех этих смысловых оттенков термина «populus» следует выделить те, которые имели наиболее существенное значение в интересующую нас эпоху, т. е. во II—I вв. до н. э. Таких основных и в то же время принципиально отличных друг от друга оттенков может быть выделено, на наш взгляд, только два: первый, в котором понятие «populus» совпадает с понятием «civitas», община, государство, и второй, в котором «populus» равнозначен «multitudo», противопоставлен знати и мыслится, кстати, как некая совокупность cives privati. Первое и, несомненно, идеализированное значение термина «populus» включает в себя, таким образом, не только народ как таковой, не только общину граждан, но и неотъемлемые от этой общины институты, как, например, сенат (publicum consilium) и магистратуры (magistrates populi Romani). Во втором своем значении «populus» включает в себя только «народ» и противополагается сенату, магистратам и вообще высшим слоям общества. На основании всего вышеизложенного мы склонны утверждать, что понятие «maiestas» прилагалась лишь к тому значению «populus», (которое 'включало в себя и сенат, и магистратуры 41, а отнюдь не к тому, которое противопоставляло «populus » «властям» и знати. Остановимся еще раз на некоторых из приведенных выше примеров с этой интересующей нас теперь точки зрения. Вернемся прежде всего к тем определениям maiestas populi, которые мы нашли у Цицерона, у неизвестного нам автора Rhetorica ad Herennium и у Тацита. Сравнение их может оказаться весьма поучительным. 38 Ср. с приводившимся уже рассуждением Цицерона (De rep. I, 26, 41—42) о res publica — res populi. См. также G. J e 11 i n e k. Öp. cit, S. 2S4; 658. 39 Th. Mommsen. Römisches Staatsrecht, III, 1, S. 3—4; cp. H. G. G u ne 1. Der Begriff maiestas..., S. 303. 40 Th. Mommsen. Op. cit., S. 4. 41 О maiestas populi и senatus см. С i с, pro Sest., 5, 12; о maiestas populi и magistratus см. Auct. ad Her., 2, 12, 17. 90 Бели сопоставить дефиниции самого Цицерона, то бросается в глаза, что термины «populus» (De inv.) или «nomen роpuli Romani» (Part, orat.) и «civitas» (De or.) употребляются им совершенно равнозначно. Для нас это имеет решающее эначение. Относительно же Rhetorica ad Herennium следует еще раз напомнить, что многие формулировки и определения как в этом трактате, так и в De inventione очень близки друг к другу. То же самое, несомненно, можно сказать и о цитированных выше определениях crimen minutae maiestatis. Однако в тех случаях, когда Цицерон в De inventione употребляет термин «populus», автор Rhetorica ad Herennium неукоснительно пользуется термином «civitas». Но обший смысл и безусловное сходство построений от этого не нарушаются. Очевидно, что и в данном случае, «populus» и «civitas» — понятия взаимозаменяемые. Что касается определения Тацита, то в нем наиболее интересно для нас утверждение, согласно которому величие римского народа умаляется как другими преступлениями (например, подстрекательством плебеев к возмущению или предательством на (войне), так и дурным управлением государственными делами. Опять-таки (здесь, может быть, только (в более слабой форме, выступает перед нами взаимозаменяемость понятий «populus» и «civitas» (или res publica). Более того, если мы обратимся снова к знаменитому определению Цицерона, согласно которому res publica есть res роpuli, то и в нем, как мы уже отмечали, выступает та же самая идея взаимозаменяемости, даже тавтологичности понятий «populus » и «res publica». За данным определением сразу же следует такое пояснение автора: народ — не всякое сборище людей, каким-то образом сведенных вместе, но собрание большого числа людей, объединенное согласием законов и общностью пользы 42. Это объединение, эта связь при помощи iuris consensu, очевидно, предполагает наличие каких-то правовых институтов или, другими славами, органов власти. Однако для выяснения интересующего нас вопроса о внутреннем содержании понятия «maiestas populi» нельзя ограничиться разбором (приведенных выше определений. Нам следует более основательно рассмотреть сферу приложения и историю развития законов о crimen minutae maiestatis. Несомненно, с этим понятием тесно связано другое, более древнее — perduellio. Правда, то, что нам известно о деятельности duoviri perduellionis, которые якобы вели процессы такого рода, относится, если отвлечься пока от процесса Рабирия, 43 С i c , de rep., I, 25, 39: populus autem non omnis hominum coetus quoquo modo congregatus, sed coetus multitudinis iuris consensu et utilitatis coramunione sociatus. 91 к мало достоверным историческим событиям 43, вроде процесса Горация при Тулле Гостили и44 или процесса Манлия Капитолийского 45, хотя в последнем случае сам Ливии говорит об участии duoviri perduellionis лишь предположительно. Возможно, что в процессе Манлия обвинение поддерживалось, как это стало традиционным в более поздние времена республики, уже народными трибунами46, тем более что, по словам Ливия, именно трибуны принимали участие в приведении приговора в исполнение 47. Но как бы ни обстояло дело с формальной стороной ведения подобных процессов, что для нас сейчас не имеет решающего значения, содержание самого понятия «perduellio» представляется довольно ясным. Этим термином обозначалось преступление, совершенное против общины, государства и представлявшее угрозу его существованию или предательство его интересов48. Конкретно к таким преступлениям относили стремление к захвату царской власти (crimen cupiditatis regni) 49, подстрекательство врага к нападению на Римское государство или выдачу врагу римского гражданина50, оскорбление народного трибуна, злоупотребление властью (в особенности, казнь гражданина) 51 и т. д. Нетрудно убедиться в том, что многие преступления, расценивавшиеся как perduellio, иногда очень близки к тем, которые, как мы убедились, в более поздние времена подводились под понятие «crimen minutae maiestatis». Поэтому, хотя некоторые исследователи и пытаются провести четкую грань между этими понятиями или считают, что речь должна идти о «пересекающихся кругах»52, на наш взгляд, более естественным представляется развитие следующего двустороннего процесса: с одной стороны, к perduellio относят с течением времени все новые и новые категории проступков, с другой, самое понятие perduellio постепенно растворяется в новом и более соответствующем духу времени понятии «crimen minutae maiestatis». Перейдем теперь к рассмотрению содержания и практического применения leges de maiestate. К сожалению, те сведения 43 J. Lеng1е. Römisches Strafrecht bei Cicero und den Historikern. «Neue Wege zur Antike», I. Reihe, H. 11, Leipzig — Berlin, 1934, S. 13—14. Здесь же ом. о процессе Рабирия, S. 19—24. 44 Liv., 1, 26; ср. Ed. Meyer. Caesars Monarchie..., S. 556—557. 45 Liv., 6, 20. 46 J. L e n g l e . Römisches Strafrecht..., S. 17—18; cp. RE, s. v. maiestas. 47 Liv., 6, 20, 12. 48 Th. Μ о m m s e n. Römisches Strafrecht. S. 537 ff.; ср. о н ж e. Abriss des römischen Staatsrechts, Leipzig, 1893, S. 227, а также J. L e n g l e . Römisches Strafrecht..., S. 18 и RE, s. v. perduellio. 49 L i v., 6, 20, 4—5; С i с, de rep., 2, 27, 50. 50 M a r c , Dig., XLVIII, 4, 3=XII Tab., IX, 5. 61 Liv., 1, ,26, &-θ. 52 См. RE, s. ν. maiestas. 92 об этих законах, которые могут быть извлечены непосредственно из источников, далеко не исчерпывающи. Наиболее ранним из известных нам законов de maiestate был, как уже указывалось, lex Appuleia 103 или 100 г. до н. э. Содержание этого закона сводилось, вероятно, к созданию специальной судебной комиссии для рассмотрения дел такого рода quaestio perpetua de maiestate по аналогии с уже существовавшей quaestio perpetua de repetundis. В формулировке этого закона, видимо, впервые было применено выражение «minuta maiestas» 53. Нам известно, что на основании lex Appuleia был обвинен трибун 95 г. Гай Норбан, который ранее в свою очередь привлекал κ суду (за измену) Сервилия Цепиона, разбитого кимврами при Араузионе54. Следующим должен быть назван lex Varia de maiestate 90 г. до н. э., направленный против тех, кто в той или иной форме побуждал союзников к вооруженной борьбе55, и принятый, когда восстание италиков фактически уже началось. Утверждение закона проходило в условиях напряженной внутренней борьбы, он был проведен, несмотря на интерцессию трибунов, при активной поддержке всадников, грозивших применением оружия56. Интересно отметить, что позднее сам Варий был осужден на основании собственного закона57. Lex Cornelia de maiestate 81 г. до н. э. представлял собою попытку Суллы уточнить понятие «crimen minutae maiestatis», перечислив подпадающие под него проступки58. Закон угрожал aquae et ignis interdictione за подстрекательство к восстанию, за противодействие магистрату, а также за превышение власти самими магистратами. Leges Iuliae de maiestate были приняты в 46 г. до н. э. и в 8 г. до н. э. Первый из них был проведен Юлием Цезарем59, второй — Октавианом Августом 60. Некоторые из исследователей, впрочем, считают, что существовал лишь один lex Iulia de maiestate, который приписывается то Цезарю61, то Августу62. Как бы то ни было, но эти законы (или закон), несомненно, основывались на lex Cornelia. Поэтому перечень crimina, сообщаемый нам, как уже указывалось выше, Тацитом —предательство 53 С i c , de or., 2, 25, 107; 40, 201; Part, orat, 30, 104; ср. RE, s. v. maiestas- J. L e η g 1 e. Römisches Strafrecht, S. 28; ср. RE, s. v. Appuleius, 29. 64 C i c , de or., 2, 28, 124; 48, 199; 49, 200-^201. 55 A s с о п. In Scaur., p. 22; 73; 79; V a 1. Ma x., 8, 6, 4; A ρ p., b. c, 1, 37. 66 V a 1. Ma x., 8, 6, 4; A ρ p., b. c, 1, 37. 57 Val. Max., 8, 6, 4; 9, 2, 2; C i c , de nat. deor., 3, 33, 81. 58 C i c , in Pis., 21, 50; in Verr., II, 1, 12; pro Cluent., 35, 97; ad. lam., 3, 11, 2; A s c o п., in Cornel., p. 52. w C i c , Phil., 1, 9, 23. 60 Inst, 4, 18, 3; Dig., XLVIII, 4; Ρ a u 1., Sent., 5, 29. 61 См., например, R u d o r f f . Römische Rechtsgeschichte, S. 183. 82 Th. Mom ms en. Römisches Strafrecht, S. 541. ;t;.3 войска, подстрекательство к восстаниям и дурное управление государством,— может быть в какой-то мере отнесен ко всем трем (или двум) законам. В свою очередь, leges Iuliae во времена империи послужили основой для преследований за подобные crimina, с той лишь разницей, что теперь акцент переносится на такие проступки, которые могли быть истолкованы как неуважение к особе императора 63. Первые шаги в этом направлении были сделаны уже Августом, а затем и Тиберием 64. Подводя итог рассмотрению leges de maiestate, следует отметить, что ряд исследователей, начиная с Моммзена, пытался перечислить и обобщить категории проступков, подпадающих под понятие «crimen minutae maiestatis» 65. Для наших целей в данном случае представляется наиболее существенным следующее разграничение. Все crimina могут быть подразделены на две категории: а) против римского народа в целом и б) против отдельных лиц, которых римский народ облек властью. Что касается первой категории crimina, то из существа всех рассмотренных выше законов, на наш взгляд, с полной убедительностью вытекает тот вывод, что если они и были направлены на защиту maiestas populi Romani, то только при том условии и в том смысле, что под словом «populus» понималось римское государство в целом, со всеми его институтами, т. е., другими словами, мы снова имеем здесь дело с идеализированным значением понятия «народ», а отнюдь не с тем, которое противопоставляет его знати и «властям». Поэтому ни о каком отражении идеи народного суверенитета в рассмотренных законах говорить не приходится. Что касается второй категории crimina, т. е. оскорбления maiestas populi Romani в лице тех, кто облечен властью (quibus populus potestatem dedit), то несомненно, что наряду с понятиями «Imperium», «potestas» магистратов, существовали также понятия «honor» и «maiestas» магистрата, относящиеся к его должностному достоинству. Магистрат обладал maiestas именно как представитель величия римского народа, государства или Romani nominis66. Причем даже низшие магистраты обладали maiestas67, хотя, с другой стороны, maiestas самих консулов была, конечно, меньшей, чем первоначальный и общий источник этого понятия — «maiestas populi Romani», Кстати, именно в таком смысле и следует толковать приводившийся выше рассказ Ливия (если отвлечься от его малой достовер- 63 D i о Cass., 57, 24; Suet-, Tib., 58. м Τ а с, Ann., I, 72. 65 См. RE, s. v. maiestas; ср. Th. Mommsen. Römisches Strafrecht, S. 546 и Η. G. G u n d e 1. Der Begriff maiestas..., S. 297. 66 CM. RE, S. V. maiestas. t7 G e 11., 13, 13, 3. 94 ности) о том, что консул Валерий Публикола отдал распоряжение склонить фасцы перед «народом»68. В лучшем случае здесь дело идет о некой регламентации взаимоотношений магистратов и «народа», но, конечно, ни в малейшей степени не о понятии народного суверенитета. Итак, понятие «maiestas populi» в приложении как к римскому народу в целом, так и к его отдельным полномочным представителям не содержит в себе и следов идеи народного суверенитета. Какое же представление было заложено все-таки в основе этого понятия «maiestas populi», каковы источники самого его возникновения? Этот 'вопрос требует, очевидно, самостоятельного исследования. Здесь мы выскажем лишь несколько вероятных соображений. Лежащее в основе понятия «maiestas populi» более общее и более абстрактное представление — «maiestas» несомненно древнего происхождения и должно было иметь первоначально сакральное значение или определенный сакральный оттенок. Во всяком случае, оно не входило и в дальнейшем в круг понятий, составивших ius, но его следует отнести к fas 69. Maiestas была прежде всего атрибутом богов70, последующий же ряд был примерно таков71: pater familias (его maiestas по отношению к другим членам familia) — rex (его сакральные функции) — magistratus 72 (особенно сакросанктность трибунов, см. точку зрения Моммзена о возникновении самого понятия «minutae maiestatis» 73) и, наконец,— princeps. В этом смысле и rex, и магистрат, и принцепс — все они представители и носители величия Romani nominis. Может быть, именно поэтому crimen minutae maiestatis в своем крайнем выражении, т. е. по мере укрепления представлений о божественности особы императора, начинает приближаться к понятию святотатства 74 (proximum sacrilegio crimen est, quod maiestatis dicitur) 75. Следует также вспомнить о связи между crimen minutae maiestatis и perduellio. Хотя это последнее понятие есть главным образом древнейшее обозначение государственной измены, но, как нам уже известно, под perduellio подводились также преступления, которые были тесно связаны с кругом 68 L i v., 2, 7, 7. 69 Ср. G. J e l l i n e k . Allgemeine Staatslehre, S. 284. 70 С i с, de div., I, 38, 82; de nat. deor., 2, 30, 77; cp. Dig., IV, 8, 32, 4; см., однако, Η. G. Gundel. Der Begriff maiestas.., S. 312. 71 См. RE, S. v. maiestas. 72 Сравнительно редко в республиканское время — сенат; о maiestas senatus см., например, L i v., 4, 2, 4. 73 Th. Μ о m m s е п. Römisches Strafrecht, S. 538—539. 74 RE, s. ν. maiestas. 75 Ulp., (Trib.?), Dig. XLV1II, 4, 1.
