Книги по истории древнего Рима » С.Л.Утченко - Кризис и падение Римской республики - Глава IV. Плебс и рабы(продолжение)
12:06
С.Л.Утченко - Кризис и падение Римской республики - Глава IV. Плебс и рабы(продолжение)
в советской историографии77. Памятуя цитированные выше слова Маркса о том, что внутренняя история Римской республики может быть сведена к борьбе мелкой земельной собственности с крупной, мы понимаем, какую важную роль в общественно- политической жизни Рима играл другой эксплуатируемый класс — класс свободных производителей. Но об этом — хотя, быть может, частично и недостаточно — уже говорилось выше, когда речь шла о городском и сельском плебсе. Расцвет рабовладельческих отношений в Римской республике начинается, как известно, в период превращения Рима в крупнейшую средиземноморскую державу, т. е. после Пунических войн. В этой связи до последнего времени широким распространением как в зарубежной, так и в советской литературе пользовалось утверждение, что самый расцвет рабовладения был следствием этих войн и что войны следует считать основным, главным и чуть ли не единственным источником пополнения числа рабов. Однако в последнее время благодаря исследованиям советских историков и, в первую очередь, работам Ε. М. Штаерман эта точка зрения сильно поколеблена78. Нельзя не согласиться с выводом о том, что наряду с обращением в рабов военнопленных важными источниками рабства были: работорговля, естественное воспроизводство рабов, закабаление свободных (главным образом в провинциях). Эти разнообразные источники в разные периоды римской истории имели неравноценное значение. Во всяком случае, всегда следует помнить, что пополнение числа рабов шло по многим, каналам и нельзя все источники рабства сводить только к захватническим войнам. В эпоху расцвета рабовладельческих отношений в Риме класс рабов не был единым и недифференцированным. Нам известно положение марксистско-ленинской теории о классах-сословиях, существовавших как в феодальном, так и в рабовладельческом обществах79. Несомненно, и в Риме был такой момент в развитии рабовладения, для которого наши понятия «класс рабов» и «сословие рабов»80 совпадают. Но подобное совпадение имело место в ранний период римской истории, 77 См. С. Л. У т ч е н к о . О классах и классовой структуре античного рабовладельческого общества. ВДИ, 1951, № 4. 78 Е. М. Ш т а е р м а н . Расцвет рабовладельческих отношений..., стр. 36— 66; ср. Е. М. Ш т а е р м а н и С. Л. Утченко. О некоторых вопросах истории рабства. ВДИ, 1960, № 4. Из работ, появившихся на Западе, следует указать: Н. V o l k m a n n . Die Massenversklavung der Einwohner eroberten Städte in hellenistisch-römischen Zeit. Wiesbaden, 1961. 79 В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 6, стр. 311, прим. 80 Сами римляне рабов сословием (ordo) не считали. К ordines они относили сенаторов, всадников, иногда плебс и либертинов, но не рабов. Однако, поскольку условия рабского состояния были юридически зафиксированы, рабы, конечно, были определенным сословием. 141 в период относительной слабости и неразвитости рабовладельческих отношений. По мере укрепления этих отношений структура класса рабов становится более сложной. Как это показала Ε. М. Штаерман, положение различных групп или категорий рабов в эпоху поздней республики уже далеко не одинаково81. Рабы, занятые в сельскохозяйственном производстве, рабы, занятые в ремесле, рабы редких или «интеллигентных» профессий, рабы «чиновники» государственного аппарата, рабы-прислуга — все это совершенно различные категории и группы рабов. По мере развития ремесла, торговли и товарно-денежных отношений постепенно растет и углубляется разрыв между сословным и классовым делением. Это несовпадение, эта дифференциация в наименьшей степени затрагивает сельских рабов. Они остаются тем классом, место которого в процессе производства и отношение к средствам производства полностью совпадают с его юридическим положением82. Но зато совершенно иная картина наблюдается в ремесленном производстве или других «городских» профессиях. Здесь выделяются такие группы рабов, которые по своему отношению к средствам производства уже никоим образом не могут быть причислены к классу рабов, хотя и продолжают оставаться в этом сословии (дельцы, предприниматели, торговцы, представители интеллигентных профессий и т. п.). С другой стороны, становясь вольноотпущенниками, бывшие рабы часто меняют лишь свою сословную, но отнюдь не классовую принадлежность83. Все это, вместе взятое, не могло не оказывать определенного влияния на расстановку классовых сил и на их участие в борьбе, а также не могло не содействовать созданию своеобразных условий этой борьбы. В данной связи особый интерес приобретает вопрос о том, был ли класс рабов революционным элементом римского общества? В свое время этот вопрос в советской историографии не вызывал никаких сомнений и ему уделялось первостепенное внимание. Более того, под гипнозом известной формулы о «революции рабов» советские историки древности настойчиво искали эту революцию либо в рабских восстаниях II—I вв. до н. э., либо в событиях, связанных с падением Западной римской империи. В обоих случаях они оказывались в чрезвычайно затруднительном положении: те, кто говорил о революции рабов во II—I BIB. до н. э. и, следовательно, о кризисе (как минимум) рабовладельческого способа производства, вынуждены были 81 Е. М. Ш т а е р м а н . Расцвет рабовладельческих отношений..., стр. 155— 158; ср. она же. Положение рабов в период поздней республики. ВДИ, 1963, № 2. 82 Ε. М. Ш т а е р м а н . Расцвет рабовладельческих отношений..., стр.157. 83 Там же, стр. 158. 142 утверждать, что кризис затянулся на четыре-пять веков и что вся история Римской империи есть история длительного и непрерывного кризиса; те, кто говорил о революции рабов в V в. н. э., были в не меньшем затруднении, ибо никаких революционных выступлений рабов в это время не происходило (даже если учитывать такие события, как движение багаудов, движение агонистиков и т. п.). В поисках выхода из создавшегося довольно трудного положения была сделана попытка объединить обе точки зрения, что нашло свое отражение в концепции двухэтапной революции. Наиболее полно, в свое время, пытался развить и обосновать эту концепцию С. И. Ковалев. Схема его такова: «Мы можем установить,— писал он,— две фазы революции рабов. Первая — это гражданские войны II—I вв. до н. э. Они падают на столетие между 136 и 36 гг. до н. э. В 136 г. началось первое сицилийское восстание рабов, а в 36 г. было разрушено государство рабов и пиратов Секста Помпея. Борьба Октавиана и Антония, закончившаяся в 30 г. гибелью этого последнего, была только несущественным заключительным эпизодом (?! — С. У.). После этого наступает период относительной стабилизации, так как рабовладельцам удалось разгромить революцию. Но так как процессы экономического распада рабовладельческого общества и обострения всех его социальных противоречий продолжались, то с конца II в. н. э. начинается новый взрыв революции. Она продолжается до самого V в., прерываясь короткими периодами весьма относительной стабилизации; такие периоды делаются все короче и короче, и, в конце концов, римское общество гибнет под совместным»ударами революции и „варварского" завоевания, которое являлось только обратной стороной революции» 84. Далее С. И. Ковалев поясняет, что длительность периода, на который растянулась революция рабов, объясняется общим характером рабовладельческого общества и самой революции. Если даже буржуазная революция (например, во Франции) продолжалась почти сто лет, то нет ничего удивительного в том, что революция рабов растянулась на несколько столетий85. Кроме того, С. И. Ковалев подчеркивает различие между двумя фазами «революции рабов». На первой фазе еще не было достигнуто объединение рабов и свободной бедноты, тогда как на второй фазе уже налицо контакт рабов, колонов и «варваров », т. е. «единый фронт всех революционных сил»86. И, наконец, С. И. Ковалев намечает три линии социальных противоречий: а) между рабами и рабовладельцами, б) внутри класса 84 С, И. К о в а л е в . История античного общества. Эллинизм. Рим. Л. 1936, стр. 164-165. 85 Там же, стр. 165. 86 Там же. 143 рабовладельцев и в) между гражданами и негражданами и, в соответствии с этим, «три линии развития революции»87. Справедливость требует отметить, что в дальнейшем С. И. Ковалев отошел от этих взглядов. В своей книге «История Рима», вышедшей в 1948 г., он уже не говорит, во всяком случае, о первой фазе революции. Он утверждает, что гражданские войны в Риме во II—I вв. до н. э. не могут считаться революцией, ибо в марксистско-ленинском понимании термин «революция » должен включать в себя следующие основные моменты: вооруженное восстание, захват политической власти и смену способа производства. К этим трем признакам он добавляет еще один: революция не может происходить тогда, когда общественный строй, против которого она направлена, находится в периоде своего роста или расцвета88. Именно из-за отсутствия этого последнего признака события II—I вв. до н. э., считает С. И. Ковалев, не могут быть квалифицированы как революция. Это было мощное революционное движение — восстания рабов, движение крестьян, восстания италиков и провинциалов, но все же это революционное движение не смогло перерасти в истинную революцию. Она стала возможной лишь в эпоху поздней империи. И тогда-то произошла «революция рабов и колонов, которая, вместе с варварским завоеванием, положила конец античному обществу»89. Поиски несуществующей «революции рабов» приводили не только к искусственным схемам и натяжкам, но и к своеобразной модернизации. Так А. В. Мишулин, занимавшийся изучением восстания Спартака, начинал (вернее, заключал) также с признания двух фаз революции рабов. Он писал: «Спартаковская революция как первая фаза революции рабов потерпела поражение, но огромные последствия ее сказались решающим образом на дальнейшем развитии Римской республики, Спартаковская революция вызвала контрреволюцию Цезаря, которая определила переход от республиканского строя к монархии. Рабовладельческий класс, господство которого было надломлено революцией, был вынужден для сохранения власти перейти к военной диктатуре. Это привело позднее к новому обострению классовой борьбы, к новой революции рабов и крестьянства, которая в IV—V вв. окончательно ликвидирует рабовладельческую систему хозяйства»90. Считая, таким образом, восстание рабов под руководством Спартака непосредственной причиной «контрреволюции Цезаря », т. е. перехода к империи, А. В. Мишулин чрезвычайно 87 С. И. К о в а л е в . История античного общества. Эллинизм. Рим. Л., 1936, стр. 165—167. 88 С. И, К о в а л е в . История Рима. Л., 1948, стр. 337. 89 Там же. 90 А. В. Μ и шу л и н. Спартаковское восстание. М, 1936, стр. 181. 144 модернизирует и переоценивает цели, задачи и сознательно-революционные моменты восстания Спартака. Так он считает, что «выступление Спартака за освобождение рабов означало борьбу за разрушение рабства и, следовательно, рабовладельческой собственности»91. Дальше говорится: «По разрешении этой задачи рабы становились пролетариями и создавались предпосылки для более высокой стадии классовой борьбы, ставящей своей задачей уничтожение всякой частной собственности, ликвидацию капиталистического строя (?!— С. У.). Революция ρабов была необходимым историческим зве: ном в борьбе за окончательную ликвидацию эксплуатации человека человеком»92. Исходя из этих своих общих (и, несомненно, модернизатор- ских) воззрений на «революцию рабов», А. В. Мишулин невольно «подкрашивает» римских рабов под современный пролетариат. Он говорит о рабах, как о классе-гегемоне, уделяет большое внимание проблеме «союза» между рабами и беднейшим крестьянством. Так, говоря о мелком крестьянстве (главным образом южных областей), которое присоединялось к восставшим рабам, А. В. Мишулин считает, что крестьянство «пытало теперь счастье, выступая под руководством рабов как основного класса, противостоящего рабовладельческому строю»93. В другом месте он прямо говорит, что рабы играли «роль гегемона в революциях того времени»94. Мысль о рабах не только как о революционном классе, но как о классе-гегемоне всех революционных движений, включая и движение сельского плебса, выражена А. В. Мишулиным достаточно ясно и недвусмысленно. Что касается вопроса о «союзе» между восставшими рабами и беднейшим крестьянством, то в работах А. В. Мишулина этот тезис оказывается основным положением, которое объясняет причины поражения «спартаковской революции». Эта «революция » должна была удовлетворить интересы восставших рабов и интересы крестьянства 95. Однако эти интересы не совпадали: рабы, как мы уже видели, стремились, по мнению А. В. Мишулина, освободиться от рабства и даже от рабовладельческой системы как таковой; крестьяне же стремились к возврату экспроприированной у них земельной собственности, к захвату и переделу земли96. Различие двух задач движения, непонимание крестьянством того факта, что «разрешение всех вопросов крестьянской революции неотделимо от задачи 91 Там же, стр. 40. 92 Там же. 93 Там же, стр. 133—134; ср. А. В. Мишулин. Революция рабов и падение Римской республики. М., 1936, стр. 78—83. 9* А. В. Мишулин. Спартак. М., 1950, стр. 91. 9о А. В. Мишулин. Спартаковское восстание, стр. 134. 96 Там же, стр. 138—140. 145 ликвидации рабовладельческой системы хозяйства, ликвидации рабства», предопределило разногласия и раскол в движении Спартака, а в конечном счете, и неудачу самого движения. «Именно это обстоятельство и не обеспечивало надлежащих условий для надежных и крепких форм смычки восстания .рабов с аграрной революцией крестьянства»97. Или: «Движению стала угрожать гибель именно потому, что не было смычки этих двух эксплуатируемых классов древнего Рима»98. Таковы были попытки марксистской интерпретации римской истории с позиций «революции рабов». Наиболее парадоксальным во всех этих рассуждениях было то, что они находились в совершенно явном противоречии с высказываниями классиков марксизма-ленинизма относительно роли рабов. Мы имеем в виду известное указание Маркса на то, что в Риме классовая борьба происходила внутри привилегированного меньшинства, а рабы были лишь «пассивным пьедесталом» этой борьбы99, и развитие данной мысли Лениным в его лекции «О государстве » 100. Само собой разумеется, что тезис о «революции рабов» не выдерживает серьезной критики. Что касается рассуждений о рабах как о классе-гегемоне, о проблеме союза с беднейшим крестьянством, то все это — не что иное, как своеобразная модернизация. Вопрос о классе-гегемоне, вопрос о ведущих и ведомых классах в ходе классовой борьбы может встать только в соответствующей исторической обстановке и только на определенном уровне развития классовой борьбы. Не следует, как это делалось под гипнозом формулы о «революции рабов», переоценивать революционность и политическую сознательность рабов как класса или, например, считать, что переход от республики к империи целиком обусловлен восстанием Спартака. Если мы откажемся от этих предвзятых положений, то историческая роль рабов и значение их классовой борьбы никак не будут принижены. Тем более, что и не следует перегибать палку в обратную сторону: отрицание революции рабов отнюдь не означает и не должно означать отрицания всякой революционности рабов как класса. Какова же была революционная роль рабов в действительности, каково их участие в социально-политической жизни Рима? В неоднократно уже упоминавшейся работе Е. М. Штаер- ман, посвященной римскому рабству в период его расцвета, подробно рассматриваются такие формы классовой борьбы рабов, как бегство (а также убийство господ и уничтожение 97 А. В. Мишулин. Спартаковское восстание, стр. 140—141; ср. А. В. Мишулин. Спартак, стр. 91. 98 А. В. Мишулин. Спартаковское восстание, стр. 189. 99 К. М а р к с и Ф. Э н г е л ь с . Соч., т. 16, стр. 375. 100 В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 39, стр. 82. 146 имущества), участие рабов в политической борьбе свободных и наконец, восстания рабов 101. Автор совершенно прав, утверждая, что не следует противопоставлять так называемые «латентные » формы борьбы (бегство и пр.) ее высшей форме, т. е. восстанию102. Отсюда вытекает вполне убедительный вывод относительно того, что рабские выступления обусловлены не стечением случайных обстоятельств, как то утверждают некоторые западные ученые (в частности, И. Фогт103), но закономерно нараставшим напряжением классовой борьбы 104. Менее бесспорным представляется нам другой вывод Ε. М. Штаерман о сельских рабах, как о главных (и единственных) представителях класса-антагониста (господствующему классу) и основной силе рабеких восстаний105. Этот вывод возможен, даже вероятен, но он навсегда останется лишь правдоподобной гипотезой, поскольку остается неизвестным процентное соотношение сельских и городских рабов, участвовавших в крупнейших рабских движениях того времени. Само собой разумеется, что высшей формой этих движений были восстания рабов, носившие характер стихийных революционных выступлений. Это определение приложимо в равной степени как к сицилийским восстаниям, так и к восстанию Спартака. Оценка последнего в советской историографии — она в общих чертах изложена выше Ш6 — должна быть пересмотрена. Решительно отказываясь от тезиса о «революции рабов», мы тем не менее подчеркиваем свое согласие с советскими исследователями, уже отмечавшими в свое время революционный характер выступления рабов под руководством Спартака. Не следует только переоценивать классово-сознательную сторону этого выступления. Поэтому нет никаких оснований говорить о четкой и далеко идущей в смысле социальных требований «программе» восставших рабов. Как уже указывалось, рассуждения о классе-гегемоне и о возможности «союза» между рабами и беднейшим крестьянством тоже не выдерживают серьезной критики, поскольку они оперируют категориями, неприложимыми к условиям и уровню развития классовой борьбы в римском рабовладельческом обществе. И, наконец, если иметь в виду итоги восстания Спартака, то следует пересмотреть точку зрения, сводящуюся к тому, что в результате этого восстания господствующий класс консолидируется в целях более решительного подавления рабов и 101 Ε. М. Штаерман. Расцвет рабовладельческих отношений , стр. 219—253. 102 Там же, стр. 219. 103 I. V o g t . Struktur der antiken Sklavenkriege. Wiesbaden, 1957, S. 7. 104 Ε. Μ. Штаерман. Расцвет рабовладельческих отношений стр. 237—238. 105 Там же, стр. 235; 247. 106 См. стр. 144 ел. 10* 147 переходит к формам «военной диктатуры», т. е., говоря иными словами, следует (пересмотреть точку зрения, согласно которой восстание Спартака оказывается основной причиной перехода от республики к империи. Подобная концепция представляется нам абсолютно неприемлемой прежде всего потому, что она не может быть доказана без явных натяжек и насилия над историческими фактами. Кроме того, в вышеизложенной концепции существует, на наш взгляд, внутреннее противоречие. Восстание Спартака не могло привести к консолидации рабовладельцев, если под этой консолидацией понимать установление политической формы Римской империи, по той простой причине, что самый «переход» от республики к империи связан не с консолидацией господствующего класса, а, напротив, с его дальнейшей дифференциацией и с захватом политической власти новыми фракциями этого класса. Причем новые фракции господствующего класса были явно враждебны (в период борьбы за власть) старым группировкам. Все это не означает, что нельзя говорить вообще о консолидации класса рабовладельцев в связи с восстанием Спартака. Но об этом можно и следует говорить в несколько ином плане. Ε. М. Штаерман в своей работе приходит к выводу, что «труд надзора» за рабами из проблемы частной, фамильной все в большей и большей степени становится проблемой государственной, что рабы из подданных только своих хозяев постепенно превращаются (хотя этот процесс и не доходит до своего логического конца) в подданных государства. Подобная тенденция прослеживается в ряде мероприятий, имеющих отношение к «рабскому вопросу», вплоть до соответствующей политики Цезаря и Августа 107. Но именно эти явления служат объективным примером действительной консолидации класса рабовладельцев, консолидации, направленной своим острием против рабов как класса (или сословия) в целом. После восстания Спартака, как известно, крупных выступлений рабов не происходит. Но это еще не доказывает того, что рабы не принимают никакого участия в политической жизни и борьбе. Однако это участие имеет чрезвычайно своеобразный характер, кстати сказать, полностью подтверждающий ту оценку роли рабов в общественных движениях своего времени, которая была дана Марксом и Лениным. Речь должна идти об использовании рабов борющимися группировками господствующего класса. Примеры подобного использования достаточно наглядны и многочисленны. Не будем останавливаться на примерах, относящихся к временам, предшествующим борьбе марианцев и сулланцев, так 107 Ε. М. Штаерман. Расцвет рабовладельческих отношений..., стр. 250. 148 как сведения, восходящие к этим более ранним периодам, весьма лаконичны и носят спорадический характер 108. Гораздо более распространенным явлением следует считать использование рабов в политической борьбе, когда она, по выражению Аппиана, уже переходит в открытую войну, ведомую главарями враждующих «партий»109. Во время первого похода Суллы против Рима марианцы, боясь окружения войсками Суллы, сделали попытку обратиться за помощью к гражданам, не принимавшим еще участия в междоусобной борьбе, и к рабам, которым они обещали свободу, что им было потом вменено в вину, как одно из главных преступлений. Однако призыв к рабам в тот момент не встретил никакого отклика 110. Когда после отбытия Суллы с войском в Малую Азию Цинна совершил антисулланский переворот, он также сделал попытку привлечь на свою сторону рабов, находившихся в Риме, и обещал им свободу. Но и на сей раз рабы, по свидетельству Аппиана, не откликнулись на его обращение, а сенат отрешил его от должности консула как человека, который выступил про; тив интересов государства и объявил свободу рабам 111. Затем, однако, положение изменилось. Цинне, сумевшему опереться на ряд италийских городов, удалось собрать войско. К нему с шеститысячным отрядом этрусков присоединился Марий. Осадив Рим и отрезав подвоз продовольствия, марианцы снова обратились к рабам, находившимся в городе. На этот раз призыв был услышан и к Цинне и Марию перебежало большое количество рабов 112. Цинна, как известно, в дальнейшем весьма своеобразно отблагодарил рабов, перешедших на его сторону. Когда надобность в них, как в вооруженной силе, миновала и когда марианцы сочли свое положение достаточно упрочившимся, то в одну из ночей спящие рабы были окружены отрядом, набранным из галлов, и полностью перебиты. Рассказывая об этом, Аппиан не упускает случая подчеркнуть, что таким образом рабы получили достойное возмездие за нарушение верности своим господам 113. Что касается противоположной стороны в ходе этой борьбы, т. е. сулланцев, то иногда утверждают, что они избегали 108 У некоторых авторов (А ρ р., Ь. с, 1, 26; А и г. Vict., de vir. ill., 65; Oros., 5, 12, 6) мы встречаем довольно смутные и противоречивые указания на попытки использования рабов во время гракханского движения. Гораздо более определенно Аппиан (b. с, 1, 42; 49) говорит об использовании борющимися сторонами рабов и вольноотпущенников в ходе Союзнической войны 109 App., b. с, 1, 55. 110 Ibid., 1, 58; 60. 111 Ibid., 1, 65. 112 Ibid., 1, 69. 113 Ibid., 1, 74. 149 использования рабов. Однако это не так. Уже один факт дарования Суллой гражданских прав 10 тысячам рабов проскрибированных римлян — факт, как по своему значению, так и по своим масштабам, не имевший до тех пор соответствующих прецедентов— говорит о том, что и Сулла был далеко не прочь использовать рабов для целей политической борьбы114. Более того, постоянная опора на 10 тыс. корнелиев в народном собрании уже в «мирное время», после окончания военных действий, представляется нам в этом смысле более основательной и радикальной мерой, чем спорадические обращения марианцев к рабам в разгаре междоусобной борьбы. Во время заговора Каталины, насколько мы можем судить, не было сделано серьезной попытки привлечь к движению рабов. Сам Катилина решительно отказывался от этого. И хотя один из его ближайших сподвижников Лентул настаивал на том, чтобы он не гнушался рабами115, Катилина даже в наиболее критический момент движения не желал принимать помощи рабов, которые, по свидетельству Саллюстия, вначале стекались к нему «огромными толпами»116. Что касается Цицерона, он то называет Катилину «подстрекателем рабов» 117, а то уверяет, что весь римский народ, все группы населения, включая вольноотпущенников и даже рабов, не только не поддержали, но в ужасе отшатнулись от Катилины 118. В самом Риме, в момент наибольшей паники, ходил слух о том, что в Капуе и Апулии вспыхнуло восстание рабов 119. Может быть, именно боязнь восстаний и остановила сподвижников Катилины, оставшихся в Риме, и заставила их отказаться от мысли об использовании рабов. Ибо по существу нам известны лишь малоорганизованные попытки клиентов, отпущенников и рабов Лентула и Цетега выступить для освобождения своих патронов уже тогда, когда их арестовали. Но эти попытки были легко пресечены Цицероном 120. Любопытно отметить, что сам Цицерон в период борьбы с Каталиной старался если не привлечь на свою сторону, то как- то использовать рабов, восстановить их против заговорщиков или, в крайнем случае, изолировать. Сенатом были назначены награды за доносы, вскрывающие тайны заговора, в частности, рабам-доносчикам обещана свобода и сто тысяч сестерциев. Кроме того, гладиаторские труппы на всякий случай были вывезены из Рима и распределены по муниципиям 121. В даль- ' 114 App., b. с, 1, 100; 104. 115 S a l l . Cat., 44, 6. 116 Ibid., 56, 5. 117 C i c , in Cat., I, 11. 118 Ibid., 4, 8. 119 S a l 1., Cat., 30, 2. 120 S a l 1., Cat, 50, 1—3; ср. A ρ p., b. с, 2, 5. 121 S a l 1., Gat., 30, 6—7 150 нейшем Цицерона обвиняли в том, что он в критический момент, когда в сенате решалась судьба катилинариев, заполнил капитолийский холм вооруженными рабами. Поскольку обвинение исходило от Марка Антония в период его вражды с Цицероном, оно могло быть полемическим преувеличением, но все же Цицерон вынужден был оправдываться 122. В широких масштабах рабы привлекались борющимися группировками в период «анархии» 53—52 гг. И Клодий и Милон имели вооруженные отряды, в которые входили отпущенники, рабы и гладиаторы 123. Цицерон, как известно, прямо бросал Клодию обвинение в том, что он хотел составить войско из рабов (servorum exercitus), опираясь на которое он завладел бы государством и даже частным имуществом всех граж-· дан 124. В отряды Клодия включались, в основном, городские рабы, но в какой-то мере он привлекал рабов и из сельских местностей. Тот же Цицерон уверяет, что Клодий привел с Апеннин «грубых и диких» рабов 125, с которыми раньше разорял Этрурию 126. Рабам Клодий обещал свободу 127, восстанавливал их против господ 128; у него дома хранились вырезанные на меди законы, которые якобы отдавали всех во власть рабам 129. Конечно, эти утверждения Цицерона далеко не объективны и многое в них преувеличено. Но бесспорно одно: Клодий не только привлекал в свои отряды рабов и использовал их в качестве вооруженной силы, но одновременно проводил (или намечал) мероприятия, которые в какой-то степени содействовали повышению удельного веса рабов и вольноотпущенников в политической жизни Рима. Клодий, как известно, восстановил квартальные коллегии 130, которые были своего рода политическими клубами. Наряду со старыми коллегиями было открыто много новых, причем в их состав принимались и рабы131. По словам Цицерона, рабы поименно переписывались по всем кварталам Рима, и Клодий собирал их в вооруженные отряды, разделенные на декурии 132. Это уже была, как отмечает Ε. М. Штаерман, планомерная организация рабов 133. 122 С i с, Phil., II, 7, 16. 123 C i c , pro Sest., 39, 85; A scon., Com. pro Mil, 37, ed. Or., p. 47. 124 C i c , pro Mil., 28, 76; cp. ibid., 38, 81. 125 C i c , pro Mil., 9, 26. 126 Ibidem; cp. 19, 50; 32, 87. 127 С i c, at Att., 4, 3, 2. 128 С i c, pro Sest., 24, 53. 129 Ibid., 32, 87. 130 См. выше, стр. 75. 131 C i c , in Pis., 4, 9. 132 C i c , pro domo sua, 21, 54; 50, 129; cp. pro Mil., 9, 25. 133 Е.М. Штаерман. Расцвет рабовладельческих отношений..., стр. 230. 151 Чрезвычайно интересен — хотя мы можем судить о нем лишь на основе отрывочных данных — неосуществленный законопроект Клодия, касавшийся давно наболевшего вопроса о распределении либертинов по трибам. Как утверждает Аско- ний, этот законопроект разрешал вольноотпущенным приписку и голосование во всех трибах, включая и сельские 134. Именно об этом законопроекте Цицерон с негодованием говорил, что он отдавал всех во власть рабам 135. И, наконец, Клодий проектировал, возможно, по примеру Суллы, создание некоей постоянной политической опоры из рабов. Он, например, добивался, чтобы рабы кипрского царя, которых привез в Рим Катон, стали называться Клодиями ,36. А уже после его смерти, по словам Цицерона, был найден еще один законопроект, согласно которому все рабы становились его вольноотпущенниками 137. В конце 53 г. Клодий выдвинул свою кандидатуру в преторы. Среди претендентов на консульскую должность был Милон. Предвыборная борьба ознаменовалась неоднократными столкновениями между вооруженными отрядами Клодия и Милона. 18 января 53 г. произошла драматическая развязка. На Аппиевой дороге встретились Клодий и Милон. Оба они были окружены рабами. Завязалась драка. Раб Милона бросился на Клодия и ударил его ножом в спину. Истекающего кровью Клодия перенесли в таверну поблизости. Туда явился со своими рабами Милон, они и прикончили Клодия. Похороны его в Риме вылились в демонстрацию, в которой главное участие приняли плебеи и рабы. Милон, в свою очередь, собрал «толпу рабов и сельских жителей», пытаясь — хотя и без успеха — добиться реабилитации в народном собрании. В течение нескольких дней в Риме продолжались серьезные волнения, в которых не последнюю роль играли рабы— сторонники Клодия 138. Таковы наиболее крупные события последних десятилетий Римской республики, в которых рабы принимали участие. Характер этого участия не вызывает, однако, никаких сомнений. Самостоятельного значения действия рабов не имели. Рабы именно использовались борющимися группировками господствующего класса, причем, после того как надобность в них отпадала — отбрасывались или просто уничтожались. Никто из политических деятелей этих лет даже не задумывался над проблемой рабства как таковой, над интересами рабов как класса или сословия. Может быть, некоторое исключение составляет 134 As со n., Com. pro Mil., ed. Or., p. 52. 135 См. стр. 151. 136 D i о С a s s., 39, 23, 2. 137 C i c , pro Mil., 33, 89. 138 A s c o n . Com. pro Mil, ed. Or, p. 32 sq., Αρρ, b. с, 2, 22· Dio C a s s , 40, 49. 152 Клодий, да и он в своих политических расчетах не шел, очевидно далее того, чтобы из отпущенных по его воле на свободу рабов создать себе более долговременную опору в комициях. Все остальное и все наиболее радикальное, что ему приписывалось — результат обычных гипербол и инсинуаций Цицерона. Что касается самих рабов, то они не столько были «пассивны», сколько весьма слабо «разбирались» в политической обстановке. Не случайно поэтому, как мы имели возможность убедиться из вышеизложенного, рабов в равной мере использовали как «аристократы», так и «демократы», как сторонники существовавшего режима, так и его противники. Все это еще раз подтверждает известные слова о том, что рабы «даже в наиболее революционные моменты истории всегда оказывались пешками в руках господствующих классов»139. В работе Ε. М. Штаерман делается чрезвычайно интересная попытка учесть, когда и в какой степени привлекались к участию в политической борьбе рабы сельские или рабы городские 140. Однако эту сторону дела едва ли можно уточнить, поскольку нам не ясно, проводили ли подобную дифференциацию в своих описаниях сами древние авторы. Во всяком случае, упоминания о привлечении сельских рабов настолько случайны и настолько лапидарны, что, вероятнее всего, основную массу рабов, используемых в политической борьбе свободных, составляли именно городские рабы. Движение Клодия подтверждает этот тезис наиболее наглядным образом. Перейдем теперь к некоторым общим выводам. В данной главе нами были рассмотрены вопросы, касающиеся исторической эволюции римского плебса и политической роли класса рабов. И плебс, и рабы, с нашей точки зрения, были революционными силами римского общества. Однако это положение требует определенных оговорок. Во-первых, революционные· возможности как плебса, так и рабов не однородны, не од- нохарактерны, в разное время —- в зависимости от сложившихся условий — они проявлялись по-разному. Это мы пытались, не только иметь в виду, но и показать всем предшествующим изложением. Во-вторых, говоря о революционности плебса или рабов, нужно учитывать в первом случае те специфические особенности, которые мы стремились подчеркнуть в начале главы и которые всегда неизбежно ограничивают революционные возможности крестьянства, во втором же случае следует иметь в виду элементы стихийности, недостаточной организованности и политической незрелости рабов. По отношению к плебсу и рабам в равной степени не следует также забывать, об общем низком, недостаточно развитом в силу исторических 139 В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 39, стр, 82. 140 Е. М. Штаерман. Расцвет рабовладельческих отношений...,, стр. 226 слл. 153 условий, уровне классовой борьбы в рабовладельческом обществе. В заключение хотелось бы остановиться еще на одном вопросе. Мы уже касались его в самом начале работы ш . Это — вопрос о связи между двумя революционными силами римского общества, о связи между двумя линиями борьбы. Перекрещивались ли между собой эти две линии, сливались ли они в одну — хотя бы временно — или они существовали самостоятельно и раздельно? Как указывалось выше, в советской историографии делались, в свое время, попытки трактовать аграрную крестьянскую революцию в качестве «подчиненного направления» революции рабов. Эти попытки обусловливались представлениями о классе-гегемоне и проблемой «союза» между рабами и пау- перизованным крестьянством. Нам пришлось подчеркнуть неприемлемость подобных попыток, но наряду с этим и ошибочность противоположного утверждения о революционных выступлениях рабов, как о составной (и опять-таки подчиненной) части крестьянской революции 142. И та, и другая точка зрения неверны. Однако нельзя считать случайным совпадением тот общеизвестный факт, что крупнейшие восстания рабов происходили в период крайнего обострения борьбы среди свободных. Подобное совпадение обусловлено особыми причинами и между самими причинами существует определенная связь. Так, развитие ,и укрепление рабовладельческих отношений в Риме было определенным образом связано с кризисом полиса. Кстати сказать, такого рода связь представляет собой более широкое и более общее явление: рабовладельческий способ производства получает наиболее благоприятные перспективы развития именно в этих условиях. Недаром Маркс считал, что полис базируется отнюдь не на рабском труде, но на мелком крестьянском хозяйстве и независимом ремесленном производстве, которые и «образуют экономическую основу классического общества в наиболее цветущую пору его существования» 143. Но развитие рабовладения и кризис полиса имели, в свою очередь, общую причину: превращение Рима в крупнейшую средиземноморскую державу. Само собой разумеется, что эта держава не могла уже довольствоваться прежним примитивно- натуральным экономическим базисом и соответствующей ему — тоже примитивной и неприспособленной для новых условий — политической надстройкой. Отсюда первые симптомы кризиса полисной (античной) формы собственности и начало разложения полисных институтов. Отсюда же развитие новых форм 141 См. выше, стр. 30. 142 См. стр. 31. 143 К. М а р к с и Ф. Э н г е л ь с . Соч., т. 23, стр. 346, прим. 24. 154 эксплуатации и проникновение рабского труда в основные отрасли производства. Связь между всеми названными причинами порождала самые многообразные и разнохарактерные явления в социально- политической жизни Рима. Эти явления всегда могли быть возведены к общей причине, но, с другой стороны, никак не исключалась возможность их самостоятельного и независимого развития. На укрепление рабовладельческих отношений в Риме рабы отвечали. стихийными массовыми восстаниями. Революционные выступления римско-италийского крестьянства тесно связаны с кризисом и разложением полиса. Таким образом, это две линии, два направления борьбы, которые хотя и были порождены общими причинами, но тем не менее развивались самостоятельно, не перекрещиваясь друг с другом и не сливаясь воедино. Это было именно так, да и в условиях рабовладельческого строя даже не могло быть иначе — слишком велика была пропасть между рабом и свободным (тем более римским гражданином), слишком различны были их нужды и интересы. Причем, как это ни парадоксально, пропасть была, пожалуй, особенно велика между рабом, с одной стороны, и пауперизо- ванным крестьянином, с другой. Последний часто отличался от раба только тем, что он свободнорожденный и, следовательно, римский гражданин, но тем более он ценил это единственное отличие, гордился им и подчеркивал его. «Союз» свободного с рабом всегда был не чем иным; как союзом всадника с лошадью. Раба можно было привлечь, использовать, можно было даже в какой-то степени считаться с ним, но нельзя было признать его равным или подобным себе. Как мы могли убедиться из краткого обзора важнейших событий эпохи гражданских войн, рабы действительно довольно часто и довольно охотно использовались вождями борющихся групп в качестве то менее, то более длительной опоры, но в качестве «гражданского» или идейного союзника — никогда. Именно по этой причине две вышеназванные линии социально-политической борьбы — пле- бейско-крестьянская и рабская — не могли ни при каких обстоятельствах слиться воедино. Это было обусловлено всей логикой, характером и уровнем развития классовой борьбы в римском рабовладельческом обществе.
