Книги по истории древнего Рима » С.Л.Утченко - Кризис и падение Римской республики - Глава VI. Социально-политическая роль римской армии в I в. до н. э.(проолжение)
12:09
С.Л.Утченко - Кризис и падение Римской республики - Глава VI. Социально-политическая роль римской армии в I в. до н. э.(проолжение)
«перевоспитать» солдат римской армии в совсем ином направлении. Плоды этого «перевоспитания» мы видим прежде всего на примере отношения солдат к основным институтам полисной демократии. Изложение самими древними авторами событий политической жизни в последние десятилетия существования республики буквально «перенасыщено» примерами не только «нелояльного поведения», но и прямых насильственных действий солдат (или ветеранов) по отношению к комициям и магистратам. Еще Сатурнин был вынужден прибегнуть к помощи ветеранов Мария, которые и провели его законопроекты в комициях своими голосами, а главным образом, своими дубинами80. Очевидно, кем-то из этих же людей был убит трибун Ноний81 и несколько позже кандидат в консулы Меммий82. В ходе гражданской войны, которую иногда называют борьбой между Марией и Суллой, но которую уже Аппиан рассматривал как вооруженную борьбу двух политических «партий» 83, обе стороны без стеснения использовали своих солдат (настоящих или бывших) для давления на ксмиции и для устранения неугодных в данный момент магистратов. В самом начале этой борьбы Марий и Сульпиций Руф вооружили «новых граждан», среди которых опять-таки было немалое количество ветеранов Мария, и с их помощью оказывали прямое давление на консулов и терроризировали комиции84. В свою очередь, после того как Сулла был отрешен комициями от командования, его солдаты не постеснялись применить насилие по отношению к квесторам, на* правленным в их лагерь сенатом85. Когда в Риме (после отправления Суллы на Восток) началось марианское движение, на форуме снова появились «сторонники Цинны» (и Мария), вооруженные кинжалами (стоял вопрос о зачислении новых граждан во все трибы), и дело дошло до вооруженного столкновения86. Не следует забывать и о том, что консул Октавий был казнен солдатами во время репрессий, проводившихся Марием и Цинной 87, а сам Цинна, будучи консулом, при изменившейся обстановке тоже был убит солдатами88. В тот период, когда на политической арене появляется новая «генерация» ветеранов, т. е. участники восточных походов 80 А ρ р., Ь. с, 1, 29—30; ср. Ρ 1 u t., Mar., 28. 81 А ρ р., Б. с, 1, 28. 82 А ρ р., Ь. с, 1, 32. 83 А ρ р., Ь. с, 1, 55. 84 Ά ρ p., b. с, 1, 55; P l u t , Mar., 34—35; Sulla, 8. 85 Plut., Sulla, 9. 86 A ρ p., b. c, 1, 64. 8 7 M P P , b. c, 1, 71; P l u t , Mar., 42. 88 A ρ p., b. c, 1, 78. 191 Помпея, события развертываются, быть может, не столь трагично и напряженно, но, в общем, по тому же образцу. Правда, попытка Цезаря и Метелла «подменить» солдатскую массу вооруженной силой гладиаторов окончилась, по существу, неудачей89, но зато нет никаких сомнений в том, что leges agrariae Цезаря были проведены в комициях опять-таки не только голосами, но и насильственными действиями (Катону и Бибулу угрожала серьезная опасность) ветеранов Помпея90. Итак, солдаты и ветераны уже «традиционно» используются в целях давления на органы полисной демократии. И это, конечно, не случайное явление. Именно солдаты новой римской армии, как люди, которые в силу своего происхождения и своего положения были наименее связаны с правами и привилегиями, вытекающими из существа полисных институтов, оказались наиболее пригодными для указанных целей. По тем же причинам они оказались и наиболее «подготовленными» для пересмотра политико-идеологических ценностей и критериев, которые еще столь недавно казались абсолютно незыблемыми. «Истинно римская» шкала ценностей, разработанная Цицероном, но вобравшая в себя накопленные на протяжении веков опыт, традиции и духовные запросы римского собственника, полноправного члена общины, уже почти ничего не говорила и ничем не затрагивала умы и сердца солдат новой римской армии. Цицерон, как уже отмечалось, считал высшей степенью общности, предпочитая ее общности языка и происхождения, принадлежность к одной и той же civitas. Ибо в этом случае очень многое, по его мнению, было именно общим достоянием граждан: форум, святилища, портики, дороги, законы, права, судьи, право голосования, кроме того, привычные обычаи и дружеские связи, а также взаимные дела и расчеты91. Цицерон здесь с завидной точностью перечислял такие «объекты » и привилегии, которые для «новых граждан» вообще и для солдат римской армии в частности уже не имели никакой реальной ценности (за исключением, быть может, права голоса, да и то в крайне специфическом преломлении). Наряду с этими нормами должны были быть пересмотрены и исконные римские добродетели (virtutes), как, например, fortitudo, sapientia, audacia, consilium, ingenium, iudirium, prudentia, fides, pietas, modestia, aequitas, reverentia и т. п., которые были краеугольными камнями полисной морали. На смену им, как отметил в своей работе о Цезаре и его солдатах И. Фогт, постепенно приходили такие новые ценности и критерии, как понятие солдатской профессиональной чести, как «величие римского народа 89 Ρ 1 u t., Cato min., 28. 90 Dio С a ss., 38, 6; App., b. c, 2, 11; Ρ 1 u t., Pomp., 48; Cato min., 32; Caes., 14. 91 С i c, de off., 1, 17, 53. 192 и собственное славное прошлое» или «государство и император »92. В результате этих процессов армия все в большей степени становилась новой и самостоятельной социально-политической, а не только чисто военной, силой. Довольно распространенная точка зрения и в этом случае сводится к тому, что армия являлась грозным, но вместе с тем послушным (и слепым) орудием в руках волевого, авторитетного полководца93. Но так ли это на самом деле? Не правильнее ли определить характер взаимоотношений между полководцем и армией как некий двусторонний процесс94. Когда мы имеем в виду деятельность таких полководцев, как Марий, Сулла, Цезарь, Антоний, Октавиан, то, конечно, не составляет большого труда привести любое количество примеров, подтверждающих, что этим военным и политическим вождям не раз удавалось держать армию в своих руках. Это настолько очевидно, что не нуждается в доказательствах. Гораздо меньше обращалось внимания на то, что новая армия выдвигала со своей стороны, т. е. по отношению к своим полководцам, «встречные» требования, причем не только — как это тоже, обычно, отмечают — материального, но и политического характера. В. Шмиттеннер в своей уже неоднократно упоминавшейся работе считает возможным — и то чрезвычайно осторожно — говорить о самостоятельных политических требованиях армии лишь применительно ко времени второго триумвирата95. Нам представляется, что это не совсем так. Конечно, мы не имеем в виду какой-либо развернутой и четко сформулированной политической программы, но, как уже было сказано выше96, мы считаем, что новая римская армия с самого начала своего существования вовсе не была индифферентна к политическим вопросам и событиям. С другой стороны, приводившийся нами пример — поход с- Суллой на Рим под политическим лозунгом борьбы против тирании — еще не является примером «встречных» требований политического характера, идущих от самой солдатской массы. Но зато тот случай из гражданской войны 80-х годов, о котором рассказывает Аппиан, уже вполне может быть воспринят в подобном аспекте. Речь идет о дезертирстве солдат из армии Цинны, причем, оправдывая свои действия, солдаты выдвигали чисто политический мотив: нежелание сражаться с согражданами 97. 92 J. V о g t. Caesar und seine Soldaten. «Neue Jahrbiicher fur Antike und deutsche Bildung», 1940, Hf. 4, S. 130—131. 93 H. V o l k m a n n . Sullas Marsch..., S. 14—15. 34 W. S c h m i t t h e n n e r . Politik und Armee, S. 4—5; 9—10; J. Vogt. Caesar..., S. 128. 95 W. S c h m i t t h e n n e r . Politik und Armee, S. 4—5. 96 См. стр. 189. 97 A ρ p., b. c, 1, 78. 193 Наши источники, действительно, хранят молчание о политических требованиях солдатских масс даже в тех случаях, когда- подобные требования почти наверняка должны были иметь место. Но это скорее всего объясняется самим характером источников. Так, Светоний, говоря, что солдаты Цезаря во время гражданской войны несколько раз бунтовали, не указывает ни политических, ни каких-либо иных причин этих бунтов98. Упоминания о том, что солдаты X легиона требовали отставки и наград (missionem et praemia), или, что Цезарь урезал главным зачинщикам их долю добычи и назначенные им земельные участки, еще отнюдь не говорят о чисто материальных причинах бунтов. Наоборот, если солдаты требовали не только praemia, но и missio, это скорее свидетельствует об обратном, т. е. о том, что среди некоторой части солдат были сильны настроения· усталости, нежелания продолжать войну, а подобные настроения всегда имеют хотя бы некоторую политическую окраску. Такое- же впечатление может быть вынесено из более подробного рассказа о бунте солдат в Риме, передаваемого нам Аппианом99. Недаром тот же Шмиттеннер, говоря о самостоятельной политике (и даже политической программе) армии в эпоху второго триумвирата, подчеркивает, что требование мира, прекращения гражданской войны как таковой, было уже политическим требованием 10°. В борьбе за достижение этой цели армия разработала новую политическую тактику: направление депутаций в сенат (кстати, впервые в римской истории), переговоры с вождями (т. е. с Антонием и Октавианом), прямое давление на вождей и, наконец, как наиболее яркий пример вмешательства армии в «высокую политику» — братанье армий во время Перузинской войны и обоюдные депутации к полководцам 101. Кто же мог быть в армии наиболее активным выразителем ее интересов, проводником ее политики? Очевидно, что в данном случае следует согласиться с выводом Шмиттеннера, считающего, что это были вышедшие из солдат низшие командиры, т. е. центурионы («Zenturionen-Politik») 102. Самостоятельная политическая роль римской армии в конце 40-х годов I в. до н. э. бесспорна и недаром некоторые из современных этим событиям авторов уже в общей форме сетуют на чрезмерную несдержанность и необузданность (intemperantia nimiaque licentia) ветерановI03. Но нам хотелось бы подчерк- 98 Suet., Iul, 69—70. 99 App., b. с, 2, 92—94; ср. Р. Ю. Виппер. Очерки истории Римской империи, стр. 303—304. 100 W. S с h m i 11 h e π η e r. Politik und Armee, S. 4—5. 101 Ibid., S. 6—9; ср. P. Ю. В и п п e p. Очерки истории Римской империи, стр. 315—319. 102 W. S c hm i t t h e n n e r . Politik und Armee, стр 12—14. 103 Corn. N ер., Eum., 8, 2—3. 194 нуть, что основы этой политической самостоятельности, этой корпоративности армии были заложены значительно раньше — во времена Цезаря и даже самим Цезарем (а быть может, и до него). В этом плане небезынтересно рассмотреть вопрос о понимании социально-политической роли армии и о методах «использования » армии такими двумя полководцами и политическими деятелями, как Сулла и Цезарь. Согласно широко распространенной точке зрения, Сулла и Цезарь, используя армию как некое орудие для установления военной диктатуры, действовали весьма сходным образом. Цезарь был, таким образом, преемником и продолжателем дела Суллы104. Однако с подобной точкой зрения — несмотря на ее кажущуюся очевидность — едва ли можно полностью согласиться, поскольку при подобной постановке вопроса обращается - внимание лишь на черты сходства в деятельности обоих полководцев, но игнорируются принципиально важные черты различия. Для Суллы армия была чисто военной, т. е. «грубой» силой, которую хоть и можно было использовать для определенного давления, нажима в ходе политической борьбы 105, но которая отнюдь еще не была консолидированной организацией, имевшей какое-то самостоятельное значение или занимавшей самостоятельные позиции в этой борьбе. Возможно, что римская армия 80-х годов действительно еще не дозрела до того, чтобы претендовать на подобную роль, а Сулла и не пытался «воспитать » ее в этом духе. Недаром он, когда чисто военная надобность в армии миновала, поспешил ее распустить и в своих попытках создания более или менее долговременной опоры предпочел пойти по пути организации колоний ветеранов в Италии и дарования гражданских прав рабам проскрибированных в самом Риме. Принципиально иное отношение к армии и иное понимание ее роли в политической жизни и борьбе мы можем проследить у Цезаря. К сожалению, на эту сторону дела в современной историографии почти не обращается внимания. Из всего, поистине бесчисленного количества работ, посвященных Цезарю, нам известна лишь одна, где делается попытка поставить вопрос (да и то, скорее, в моральном, чем политическом плане) о «воспитании ». Цезарем своей армии. Это — уже упоминавшаяся нами работа И. Фогта "Цезарь и его солдаты". В самом начале своей статьи И. Фогт подчеркивает, что он интересуется «проблемой персональных отношений между Цезарем и его армией, проблемой руководства людьми, духовного 104 См. Н. Vо1kmann. Sullas Marsch..., S. 15—16. В советской историографии: С. И. К о в а л е в . История Рима, стр. 415; Н. А. Машкин. История древнего Рима. М., 1956, стр. 319. 105 Ср. App., b. с, 1, 55. 195 воздействия на солдат и командиров их вождя и обратным воздействием этого психического феномена на политическую обстановку » 106 Фогт считает, что Цезарь силой своей личности и величием своих военных и государственных дарований сумел поднять роль полководца до истинных высот «овладения людьми» (Menschenbeherrschung) 107. Под этим углом зрения Фогт и рассматривает далее «воспитательную работу», проводившуюся Цезарем в его армии, отмечая «духовный контакт» вождя и армии 108, умение Цезаря отличать храбрейших109, преданность и инициативу самих солдат 110, воспитание у них новых понятий профессиональной воинской чести 111, и кончает тем, что «император, который был в такой мере солдатом, слился со своей армией в неразрывное единство» и, если Цезарь был обязан войску своим политическим могуществом, то оно, являясь его творением, было обязано ему своим существованием 112. Статья Фогта интересна своей общей постановкой вопроса и рядом- правильно сделанных наблюдений (например, о вамене «общинных» ценностей и критериев новыми понятиями солдатской профессиональной чести). Но в идеологическом отношении она совершенно неприемлема. В этой статье, написанной в фашистской Германии в 1940 г., автор фактически вносит свою лепту в фонд официально покровительствуемых «теорий» и неоднократно говорит об ориентации Цезаря как вождя на «наиболее сильных», на его стремление «создать элиту» и т. п. 113 Кроме того, статья не может удовлетворить нас и в другом отношении. Несмотря на обещание автора показать «обратное воздействие » Цезарева воспитания армии на политическую обстановку, об этом, по существу, почти ничего не сказано, если не считать нескольких общих фраз в конце статьи, вроде: «Военное руководство и новый строй государства были тесно связаны друг с другом с момента перехода Рубикона. И если раньше римские военачальники пользовались неограниченной монархической властью лишь в провинциях, то ныне Цезарь имел подобную власть в самом Риме. Титул, лавры и пурпурная тога подчеркивали, что это был солдатский император» 114. Такого рода общие фразы, на наш взгляд, мало что объясняют по существу, и поэтому вопрос о политической роли Цезаревой армии остается нерешенным. 106 I. V o g t . Caesar..., S. 121. 107 Ibid., S. 122. !0S Ibid., S. 124. 109 Ibid., S. 124—125. 110 Ibid., S. 128. 111 Ibid.. S. 130-131. 112 Ibid.,'. S. 133. 113 IbiJ., S. 124 1,4 Ibid., S. 1Э4-135. 196 Все изложенное нами относительно изменения социального состава и политической идеологии новой римской армии позволяет прийти к несколько иным выводам и иному решению вопроса о взаимоотношениях между Цезарем и его армией. В отличие от Суллы, Цезарь уже видел в армии не просто вооруженную силу. Он пришел к руководству армией после того, как им был накоплен определенный опыт политической деятельности в качестве общепризнанного «вождя популяров». Более того— Цезарь пришел к руководству армией именно вследствие и в результате данного опыта. Разочаровавшись в римской «демократии », не считая ее надежной опорой, Цезарь совершенно сознательно подставил на место этой обветшалой и уже не действенной политической силы новую социально-политическую организацию — римскую армию. Поэтому его руководство армией действительно носило характер политического руководства. Воспитание в солдатах этой армии новых основ дисциплины, преданности, инициативы, новых представлений о профессиональной чести и других специфических качеств и понятий, правильно подмеченных Фогтом, все это было отнюдь не самоцелью, но имело определенную политическую направленность, ибо армия, с точки зрения Цезаря, должна была теперь служить не только военной, но и политической опорой. Более того, в условиях римской политической действительности, т. е. при отсутствии политических партий в современном значении этого слова, при деморализации городского плебса и политической индифферентности сельского населения — только армия и могла быть единственно надежной опорой, играя до известной степени роль наиболее консолидированной в тех условиях политической организации. Подобное понимание роли и значения армии было, очевидно, не чуждо Цезарю уже в конце его консулата и — что более несомненно — могло только окрепнуть в период гражданской войны. Правда, по окончании войны Цезарь вынужден был распустить свою армию — так же как и все его предшественники — но не ощутил ли он слишком скоро, что, поступая таким образом, он совершает роковую ошибку? И — как знать — не потому ли был задуман грандиозный по своим масштабам и по своей неожиданности поход против парфян, что, распустив армию, Цезарь уже менее чем через год почувствовал себя настолько изолированным, настолько лишенным действительной опоры, что вынужден был искать любою ценой предлога, дающего возможность восстановить эту опору. Таков, на наш взгляд, основной итог и смысл качественных изменений, происходивших в социальной структуре римской армии, и таково значение самой армии как новой, крупной и самостоятельной социально-политической силы.
