С.Л.Утченко - Кризис и падение Римской республики - Заключение
Изложением истории диктатуры Цезаря мы завершаем рассмотрение нашей темы. Это — условный рубеж, но хорошо известно, что так называемые исторические рубежи очень часто оказываются условными и спорными. Что касается «падения республики», то, следуя за некоторыми авторами, изложение событий можно доводить до 31 г. или 27 г., но с не меньшим правом можно не включать в это изложение даже диктатуру Цезаря. Причем, во всех этих случаях устанавливаемые рубежи будут не менее условными. В предлагаемой работе мы рассмотрели наиболее важные, с нашей точки зрения, процессы, характеризующие кризис и разложение Рима как полиса. Это прежде всего процесс разложения материальной основы полиса—античной формы собственности. Он тесно связан с глубокими социальными изменениями и новой расстановкой классовых сил: на историческую арену выступают новые фракции господствующего класса, изменяется социальный состав (и самое понятие) римского плебса, возникает профессиональная, корпоративно-замкнутая армия. Разложение античной формы собственности опосредствованно отражается и в сфере надстроечных институтов: упадок римских комиций, распространение гражданских прав сначала на итали^ ков, а затем и на провинциалов. Мы проследили развитие всех этих процессов, главным образом, на их конечной, завершающей стадии, но нет сомнения в том, что разложение Рима-полиса началось достаточно рано. Уже после покорения Италии Рим не только и не «просто» полис, но глава целой федерации полисов, что, конечно, не могло не привести к каким-то внутренним, структурным изменениям. После Пунических войн Рим — глава не только италийских общин, но и ряда заморских владений. Это опять некое новое качество. Но тем не менее в окончательном разрушении римской полисной организации решающая роль должна быть отведена 264 не внешним, экстенсивным явлениям, но внутренним и интенсивным. Решающим толчком послужила общеиталийская крестьянская революция, которая в своем развитии оказалась неизбежно направленной против Рима-полиса, со всеми его пере- житочно еще сохраняемыми институтами, привилегиями, традициями. Однако наша основная тема — кризис и падение Римской республики, а не только кризис полиса. Но не вытекает ли из вышесказанного вывод о том, что для нас эти явления совпадают? Подобный вывод неправомерен; для нас понятие кризиса полиса отнюдь не покрывает проблему кризиса и гибели Римской республики. Прежде всего эти явления — разновременны. Если о первых симптомах кризиса Рима-полиса можно говорить, очевидно, со времени превращения Рима в главу италийской федерации, то кризис республиканских форм может быть обнаружен и прослежен лишь значительно позднее. Кроме того, понятие кризиса республики для нас — как только что указывалось — более широкое понятие. Если в смысле своего внутреннего, главным образом, социально-экономического содержания кризис республики может быть сведен (да и то не полностью) к тем основным процессам, которые обусловили кризис полиса, то в смысле своего «исторического оформления», т. е. политических событий и борьбы, он представляет собой картину более широкую, более сложную и далеко не совпадающую с описанием и анализом «основных процессов». Вот почему мы считали необходимым уделить достаточное внимание конкретно-историческим событиям, т. е. истории политической жизни и борьбы последних десятилетий существования Римской республики (вплоть до диктатуры Цезаря). В заключение нам хотелось бы кратко остановиться на сравнительной характеристике «режимов» Цезаря и Августа, хотя эта задача, до известной степени, выходит за рамки избранной нами темы. Однако, как уже было сказано выше, полная и всесторонняя оценка государственной деятельности Цезаря (и его «режима»), на наш взгляд, возможна лишь в сравнении с государственной системой, оформившейся за время правления Октавиана Августа, т. е. в сравнении с так называемым «принципатом » Августа. Вероятно, такого рода сравнение, проводимое основательно и детально, требует особого исследования, но мы, Б данном случае, ограничимся лишь сопоставлением некоторых выводов и соображений самого общего характера. Более того, мы вовсе не собираемся проводить указанное сравнение в плане: монархия — диархия — республика или эллинистическая монархия — принципат или, наконец, в плане характеристики того же принципата как формы правления, а заодно и его правовых основ, поскольку все эти аспекты проблемы именно потому и занимали (в огромной степени) современную 265. историографию, что целиком были творением и конструкцией ее собственных представителей. Отвлекаясь от этих, по существу, модернизаторских конструкций, попытаемся лишь сопоставить некоторые характерные черты «режимов» Цезаря и Августа. Причем терминами «режим Цезаря» или «режим Августа» мы пользуемся условно, с той оговоркой, что считаем данные «режимы» не столько продуктом деятельности или творением поименованных исторических личностей, сколько порождением определенной обстановки и условий социально-политической борьбы. Учитывая данную оговорку для всего сказанного ниже, мы считаем вполне допустимым утверждать — в противовес наиболее распространенной точке зрения, существующей со времени выхода в свет неоднократно цитированной нами работы Эд. Мейера о монархии Цезаря — тот факт, что Август, в принципе, был последовательным учеником и продолжателем Цезаря. Однако не говоря уже о различии темпераментов, следует прежде всего подчеркнуть различие методов, по поводу которых один немецкий историк не без остроумия заметил, что Август как бы затормозил темпы, взятые в свое время Цезарем, причем в такой степени, что создавалось впечатление, что он не столько продолжает политическую линию Цезаря, сколько противопоставляет себя ей 1. Этот же историк говорит о крайней «осторожности» Августа, которая часто заставляла предполагать другое, нежели он в действительности желал. Но наш историк не отрицает, что Август во многих отношениях был продолжателем Цезаря 2. Рассуждая в этом плане об Августе, очевидно, следует иметь в виду, по крайней мере, два обстоятельства. а) Август отнюдь не огульно продолжал все то, что в свое время было сделано или только намечено Цезарем, но, так сказать, «творчески» отбирал (или отбрасывал) отдельные элементы этого наследства. б) Нечто, уже «отобранное», что у Цезаря, как правило, было вызвано к жизни «текущими потребностями», а потому и выглядело лишь намеком или довольно изолированной акцией, Август развивал в «систему». В основе этих особенностей, а также «методов» лежало, по существу, более глубокое различие — различие между действиями «вождя популяров» и государственного деятеля. Вот почему «режим» Цезаря был не чем иным, как суммой отдельных мероприятий (пусть иногда очень талантливых, своевременных и даже имеющих важное государственное значение), но отнюдь не системой и, строго говоря, даже не режимом, в то время как «режим» Августа — это уже явно государственная система. 1 L. W i c k e r t . Caesars Monarchie und der Prinzipat des Augustus. «Neue Jahrbücher für antike und deutsche Bildung», 1941, Hf. 1, S. 20. 2 Ibidem. 266 Для рассмотрения интересующего нас вопроса, очевидно, необходимо ознакомиться с данной «системой», хотя бы в ее самых общих, но, в то же время, и наиболее характерных чертах. На этом наше сопоставление «режимов» Цезаря и Августа можно будет считать завершенным. Прежде всего «режим» Августа отличался от Цезарева хотя бы тем — и этот момент отнюдь не следует считать легковесным, побочным, не заслуживающим серьезного внимания — что система (или форма) правления, установившаяся при Августе, получила официально признанное наименование. Это была res publica restituta и подобное утверждение поддерживалось всей мощью правительственной пропаганды. Кстати сказать, именно при Августе политической пропаганде начинает придаваться чрезвычайно важное значение и она впервые приобретает черты государственной организации. Следовательно, всякое открытое несогласие с официальным названием существующего режима могло рассматриваться как вредное инакомыслие, как своего рода фронда, и потому в зависимости от воли принцепса могло более или менее решительно подавляться. Во всяком случае, был дан заверенный государством эталон. Роковой же ошибкой Цезаря как политического деятеля было то досадное обстоятельство, что его «режим» не имел никакого официально выраженного наименования и, следовательно, возможность его определения предоставлялась как бы самим гражданам. Они же довольно единодушно определяли его не иначе как regnum, тирания и т. п.3 Соответствовало ли официальное название режима Августа его внутреннему содержанию? Конечно, нет! Это великолепно понимал сам Август, это понимали или, во всяком случае, могли понимать его современники и подданные, но это уже не имело решающего значения. Едва ли на самом деле важно, насколько всерьез современники Августа верили в то, что он является богом, важно лишь то, что официально он считался таковым и в его честь воздвигались вполне реально существовавшие жертвенники и храмы. Также обстоит дело и с лозунгом res publica restituta, который был уже не только лозунгом, но и официально признанным определением реально существовавшего государственного строя4. Из сказанного следует, что «принципат» Августа — едва ли не первый в истории пример режима, основанного на политическом лицемерии, да еще возведенном в принцип. Это — государственная система (с течением времени довольно четко сложившаяся и выраженная), которая совершенно сознательно и цинично выдавалась официальной пропагандой вовсе не за то, 3 С i c , ad farn., 11, 27, 8; P l u t , Caes., 60—61; Brut., 9. 4 См., например, CIL, VI, 1527, 31670; ILS, 8393; В r u n s, Fontes7, 126. 267 чем она была на самом деле. Однако при подобном понимании «режима» Августа, т. е. сущности «принципата», становится более чем очевидным второстепенное, подсобное значение тех его атрибутов, которые нередко принимались многими (и даже серьезными) исследователями за «чистую монету». К такого рода атрибутам, безусловно, относится и пресловутая auctoritas Августа, которая с момента находки Monumentum Antiochenum оказалась в центре внимания всех исследователей принципата и которая то признается, то, наоборот, не признается государ- ственноправовой основой этого политического режима5. То же самое может быть сказано по поводу всех других попыток уяснить существо принципата, исходя при этом из формально-юридических критериев и понятий. Каковы же, с нашей точки зрения, не формально-юридические, не государственноправовые, но социально-политические основы «принципата» Августа? Этих основ несколько, и на первое место среди них мы считаем нужным поставить не что иное, как новый бюрократический аппарат империи. Мы ставим его на первое место, хотя полностью сознаем тот факт, что он не мог превратиться в главную опору императорского режима уже при Августе. Однако если рассматривать роль правительственного аппарата в перспективе, то несомненно, что в дальнейшем он превращается в подобную опору нового режима и настолько, что возникает даже возможность говорить о «диктатуре » этого аппарата (применительно к поздней империи). Огромное возрастание роли правительственного аппарата связано с тем, что он был призван вытеснить выборные — и наиболее демократические — органы полисно-республиканского устройства Рима. Этот процесс вытеснения мы можем проследить, начиная со времени Цезаря. Так, например, как указывалось выше6, Цезарь, уезжая в последний раз на войну в Испанию, назначил для управления Римом на время своего отсутствия praefecti urbis, заменив ими выборных магистратов. Назначение префектов города неоднократно практиковалось Августом (и его преемниками). Кроме того, звеньями правительственного аппарата становятся назначаемые Августом прокураторы, легаты, префекты претория и императорских провинций, а также друзья (amici) и спутники (comites) императора7. Из какой же социальной среды вербовался бюрократический аппарат при Августе? В соответствии с существовавшими еще в республиканские времена традициями, восходящими к созда- 5 См. обзор литературы вопроса: Н. А. Машкин, Принципат Августа, стр. 338—376; ср. С. Л. У т ч е н к о . Идейно-политическая борьба..., стр. 224— 232, а также Н. V о 1 k m a n п. Der Prinzipat des Augustus, «Neue Jahrb. f. ant. und d. Bild.», 1938, Hf. 1; K. Holm. Augustus und seine Zeit. Wien, 1953. 6 См. стр. 244—245. 7 H. А. Машкин. Принципат Августа, стр. 405—408. 268 нию аппарата при наместниках провинций, Август пополнял правительственный аппарат в значительной мере людьми, находившимися от него в той или иной форме личной зависимости: клиентами, отпущенниками, рабами8. Второй и не менее важной основой нового режима мы считаем, конечно, армию. Римская армия в период гражданских войн после смерти Цезаря имела не меньшее политическое значение и использовалась в качестве политической организации не в меньшей степени, чем при Цезаре. Но когда устанавливается прочный мир и утверждается единодержавное положение Августа, то задачи, стоявшие перед ним по отношению к армии, само собой разумеется, довольно существенно меняются. О «диктатуре легионов» теперь не может быть и речи. Армия как политическая сила и политическая опора нового режима, несомненно, остается, но она должна быть введена в определенные рамки, должна бытъ «обуздана», т. е. должна прекратить существование в качестве самостоятельного политического фактора. Эту задачу Август, как считают некоторые исследователи, выполнил, заменив «чрезвычайные» армии (the emergency army) республиканской эпохи постоянной армией мирного времени, но в масштабах времени военного9. Кроме того, Август внес важное изменение в положение офицерского состава, поставив во взаимосвязь офицерскую и цивильную карьеры. Этим он сумел избежать двух опасностей: армии, насыщенной офицерами-профессионалами, или, напротив, армии, в которой профессионалами являются лишь солдаты, но не их командный состав. Найденный Августом компромисс оказался весьма удачным, он стал краеугольным камнем всей его военной реформы10. По мнению других исследователей, Августу удалось «расколоть единый фронт центурионов и солдат» тем, что он не стеснялся, вопреки обычаю, обещать — когда это было ему выгодно — сенатские должности центурионам. Он делал это от случая к случаю, но зато стал систематически разрешать лицам, принадлежавшим к всадническому сословию, вступать на высшие офицерские должности без предварительной службы в армии. Таким образом, «корпус центурионов» (Zenturionenkorps) начал постепенно дифференцироваться 11. Следующей по значению опорой режима Августа мы считаем новые слои господствующего класа, точнее говоря, господствующий класс в его трансформированном виде. Что следует понимать под этой трансформацией, разъяснялось уже неоднократно 12. Как и Цезарь, быть может, даже с большей 8 Там же. 9 R. Е. S m i t h . Op. cit., p. 70. 10 Ibid., p. 73—74. " W. S c h m i t t h e n n e r . Op. cit., S. 15—17. 12 См. стр. 16—17; 31—32; 223; 260; 264. 269 последовательностью, Август стремился направить представителей этого класса в «русло» сената. Сенат, как известно, в правление Августа играл выдающуюся роль, но взаимоотношения между сенатом и принцепсом были довольно сложными. Август, несомненно, чрезвычайно считался с сенатом, но, вместе с тем, стремился держать его деятельность под своим постоянным контролем, не говоря уже о том, что принимал самое непосредственное участие в формировании его состава. Точными данными о составе сената при Августе мы, однако, не располагаем. Можно лишь с большой долей вероятности утверждать, что он пополнялся главным образом за счет муниципальной аристократии. Так, нам известно, что император Клавдий в своей речи по поводу Предоставления ius honorum уроженцам галльских колоний говорил: «Дед мой божественный Август и Тиберий Август хотели, чтобы в этой курии был цвет колоний и муниципиев»13. Как справедливо замечает в этой связи Н. А. Машкин, в составе сената времен Августа встречаются лица, происходившие почти из всех областей Италии, причем многие из них были всадниками, достигшими сенаторского звания на военной службе14. История взаимоотношений между принцепсом и сенатом — особый и далеко не простой вопрос, которого мы здесь не можем касаться во всех его деталях 15. Бесспорно лишь одно: несмотря на все сложности и нюансы этих взаимоотношений, сенаторское сословие (в его трансформированном виде), конечно, представляло собой одну из опор нового режима. И, наконец, следует сказать хотя бы несколько слов о такой основе этого режима, как провинции. Разделение всех провинций на сенатские и императорские вовсе не случайно явилось одним из самых первых актов, связанных с установлением принципата 16. Тот факт, что в ведение императора отходили вновь завоеванные и пограничные провинции, свидетельствовало о тесной связи двух проблем в условиях нового режима: провинций и армии. В вопросе о роли и значении провинций для «принципата» Августа мы считаем возможным опереться на выводы Н. А. Машкина. На наш взгляд, он совершенно правильно подчеркивает, что при Августе провинции из придатка к городу Риму, из «поместий римского народа», как называл их еще Цицерон, начинают превращаться в части единого политического целого 17. Это сказывается, прежде всего, в том, что начинает 13 В г u n s, Fontes7, 52. 14 Η. А. Машкин. Принципат Августа, стр. 443. 15 Подробно о взаимоотношениях между Августом и сенатом см. Р. S a t t l e r , Augustus und der Senat, Göttingen, 1960, хотя по своим выводам эта работа· представляется нам мало интересной. 16 Dio Cass., 53, 12. 17 Η. А. Машки н. Принципат Августа, стр. 504; 506. 270 меняться система управления провинциями, в частности, система взимания налогов. Произвол откупщиков существенно ограничивается. Рассмотрение дел о злоупотреблениях в провинциях переносится в сенат, кроме того, провинциалы — даже из сенатских провинций — получают рраво направлять своих представителей, выражающих претензии или жалобы, непосредственно к самому Августу 18. Наряду с этим, Н. А. Машкин подчеркивает определенную сдержанность, даже «скупость» Августа, когда речь идет о даровании прав римского гражданства. В этом смысле Цезарь действовал более смело и с большим размахом, хотя принципиальной разницы между политикой Цезаря и политикой Августа Н. А. Машкин не видит. Не менее справедливо, на наш взгляд, его замечание о том, что принудительной, насильственной романизации при Августе не существовало, а если и можно говорить о каком-то процессе слияния местных традиций, культуры, языка с римскими элементами, привносимыми колонистами, торговцами, ветеранами, ремесленниками и т. п., то следует иметь в виду постепенно развивающийся процесс 19. Таковы, с нашей точки зрения, некоторые характерные черты режима Августа или формирующейся в период его правления новой государственной системы. Если вернуться к вопросу о сравнении этой системы с «режимом» Цезаря и оценке последнего, то после всего вышеизложенного нетрудно прийти к следующему выводу. «Режим» Цезаря не представлял еще собою определенной и к тому же сознательно продуманной системы, но сводился к сумме отдельных мероприятий, нужда в которых была, как правило, продиктована текущими событиями и запросами современной этим мероприятиям обстановки. Но именно поэтому некоторые из подобных мероприятий оказались преходящими, недолговечными, а другие — имеющими более основательное, даже «историческое» значение, тем более, что в любом случае названные мероприятия не были плодом прихоти или «свободного творчества» стоящей над классами личности. И, наконец, те из «мероприятий» Цезаря, которые в силу своей наиболее тесной связи с политической обстановкой и интересами господствующего класса оказались более долговечными, те и вошли — конечно, в несколько трансформированном, усложненном, а иногда и в «сознательно обдуманном» виде — в качестве органических звеньев или составных элементов в новую формирующуюся государственную систему, получившую затем название принципата Августа. 18 Там же, стр. 469; 472 19 Там же, стр. 502; 504—505.
